Михаил Литов - Московский гость

Женщина, блиставшая отчужденной красотой в своем аккуратном халатике, сдержанно кивнула.

— Муций Сцевола, — повторила она как бы для верности запоминания.

Под ее беглым взглядом Руслан оцепенел, и доктору пришлось взять его под руку, чтобы пришвартовать к столу. У Руслана была мысль, что когда он совершит тот самый подвиг, о котором говорил доктор, жалобой Плинтуса пренебрегут и до судебного преследования дело не дойдет. Но операционная обязывала его механически участвовать в настоящем и подавляла страхи, душу, мысли о будущем. На ватных ногах, ведомый доктором, которому вдруг пришлось по вкусу разыгрывать благодатную роль соучастника подвига, он приблизился к столу, на котором все было белым бело, — а что именно, Руслан не решался рассмотреть, то ли тело учителя, как бы присыпанное снегом страдания и самой смерти, то ли всего лишь сверкавшая белизной простыня, прикрывавшая это тело. Он спросил проникновенно, как бы взывая ко всем тайным желаниям доктора:

— Что я должен делать?

Казалось, Корешок не удосужится ответить, его лицо, с опущенными веками, глубокомысленное и трагическое, внезапно вплыло в белизну, само побелев, но с невыносимо яркими капельками крови на мраморном лбу. И вместе с тем откуда-то издалека донесся его голос.

— Ничего сверх того, о чем я говорил, — сказал он. — Операция и в самом деле нехитрая, юноша, эта клешня, она действительно весьма хрупкого состава и наверняка сломается, если на нее как следует надавить.

— Эти люди… — вдруг перебил Руслан, — ну, которые остались в коридоре, они ничего со мной не сделают?

— Вряд ли. А что они могут с вами сделать, удивительный молодой человек?

— Но лучше они, чем тот, на носилках…

— Совершенно верно, — откликнулся доктор Корешок нетерпеливо, — лучше они… и да будут они! А с тем мы разберемся, уверен… Так вот, вопрос, вы собираетесь оперировать или пришли поболтать? Могу предложить обыкновенную пилу или топор — выбирайте, мой юный друг. Но не забывайте о последствиях. У меня нет оснований думать, что вы избегнете того, что едва не случилось со мной. Слова за вами, а я сгорая от любопытства жду вашего мужественного решения.

— Давайте пилу…

— Значит, вы все-таки решились? — воскликнул доктор. — Не буду скрывать, восхищен, потрясен…

— Прошу вас, дайте поскорее пилу… — простонал Руслан, едва не плача. И, ничего не видя, слепо ткнул рукой в белый туман, окутавший его.

— Но почему же не топор? Топором, на мой взгляд, быстрее и удобнее.

— Топором… страшно!

— Признаю! Вы очень правы! Топор оставим мясникам и палачам.

Протянутой руки Руслана коснулась холодная сталь инструмента, и он взял. Ему нравилось беседовать с доктором, поскольку это было общение с тем живым, что еще оставалось в мертвой белизне, хотя доктор, конечно, только ходил вокруг да около, а сказать что-то важное, решающее сейчас для Руслана не умел. Но заниматься ему предстояло не доктором, а Питиримом Николаевичем, который стал чужим и опасным, а следовательно, не вполне и Питиримом Николаевичем.

Он погрузился в беспамятство, оперируя и внутренне угадывая удачу своих действий, и знал уже сейчас, что потом не сможет восстановить в памяти, как протекала операция, и хотел хоть что-то запомнить, ибо это все-таки был особенный и важный момент в его жизни. Но удалось в этом смысле совсем не много. Он даже не понимал впоследствии, была ли ужасающая белизна операционной действительностью или чем-то, что помещалось и полыхало в его голове. Страшно было резать живого человека, но еще сильнее пугала перспектива заполучить клешню вместо руки. И как все прочее, не мог он вспомнить потом и причину, по которой заплакал: когда осознал, что водит инструментом, пилит, и водит точно и искусно, судя по одобрительным возгласам невидимого доктора, или когда словно на каком-то островке предельной ясности вдруг увидал, что руки уже у него нет, а есть клешня, как до того было у Питирима Николаевича.

Он стал, уже почти сознавая это, другим человеком, и этот другой человек не хотел, чтобы ждущие его в коридоре увидели, как с ним обошлась неведомая злая сила. Поэтому он попросил Корешка вывести его из операционной через другую дверь.

— Это можно устроить, — ответил доктор. — Но вам вообще-то лучше остаться в больнице, я вас обследую, посмотрю, что можно сделать, мой юный герой… Оставайтесь! Вы любопытны со всех точек зрения, а в высшем смысле и вовсе принадлежите науке и просто обязаны стать объектом научного наблюдения.