Эмине Эздамар - Мост через бухту Золотой Рог

— Да, — ответила я. — Я хочу спасти мир.

— Если ты хочешь спасти мир, почему ты доводишь свою мать до такого состояния? Она что, по — твоему, к этому миру не имеет никакого отношения?

Я пошла к маме, она все еще продолжала плакать. Луна светила сквозь шторы на под ушку и ее слезы.

— Знаешь, мама, нечего плакать, от этого никакого толку, тебе нужно книжки читать. Они помогут.

Я сняла с полки Достоевского и положила ей на одеяло. Она продолжала плакать, но книгу взяла и начала читать. Я вышла из комнаты, затворила за собой дверь и осталась стоять под дверью, слушать, как шуршат страницы. Потом я направилась в гостиную и сказала отцу:

— Папа, хватит тебе играться с радио, мне нужно работать.

Отец, как послушный ребенок, ушел в кухню. Я села за стол и написала репортаж о голодающих крестьянах «Хаккьяри взывает к Турции». На следующий день я отнесла репортаж в газету рабочей партии, и они сразу напечатали его. Мой педагог в училище, тот, что любил Брехта, сказал:

— Хорошую статью ты написала, но смотри, чтобы эта политика не отвлекала тебя от театра.

Политика не отвлекала меня от театра, но мой язык раздвоился. Одна половина моего языка говорила: «Да здравствует солидарность со всеми угнетенными народами мира!», другая половина моего языка произносила тексты Шекспира: «Спокойной ночи! Я тебе желаю такого же пленительного сна, как светлый мир, которым я полна». [60] Шекспир У. Ромео и Джульетта, I, 5. (Пер. Б. Пастернака.) Керим продолжал писать мне любовные письма из казармы, теперь он вкладывал в них осенние цветы и посылал краткие отчеты о положении дел в армии: «Нижние офицерские чины склоняются больше к фашизму, молодые офицеры — к социализму, армия разделилась на две части». Вскоре и партия рабочих разделилась на две фракции. Первая фракция говорила: «В Турции есть рабочий класс, который может легально привести партию рабочих к власти». Вторая фракция говорила: «Турция превратилась в колонию. Сначала — национал-демократическая революция, потом — социализм». Я пошла в партийный клуб. Члены партии не общались друг с другом, как прежде, а тихонько переговаривались, разбившись на множество мелких группок. И если раньше члены партии садились кто куда хотел, то теперь здесь были закрепленные места — стулья первой фракции и стулья второй фракции. Иногда члены партии, расходясь по домам, забывали на стульях свои куртки или сумки. И если куртка висела на стуле первой фракции, то никто из второй фракции не кричал вслед забывшему, что он оставил тут свою куртку.

И снова я каждый день перебиралась на пароходе с азиатской стороны на европейскую. Пароход проходил мимо дома, в котором жили две сестры. Одна из них была замужем за депутатом от рабочей партии, другая — за депутатом от правой партии. Каждая выкрасила свою половину дома в свой цвет: одна половина дома была белой, другая — розовой.

Люди на пароходе тоже разделились теперь на три группы. Читатель фашистских газет сидел только рядом с другим читателем фашистских газет. Читатели религиозных газет сидели рядом с читателями религиозных газет, читатели левых газет сидели с читателями левых газет, — они сидели рядком и читали одинаковые газеты. Никто не смотрел больше на море, только старики, беременные женщины и дети. Если дул сильный юго-западный ветер, корабль кренился то на левый борт, то на правый, и стаканы для чая, стоявшие на стойке бара, съезжали то влево, то вправо, и все газеты-левые, фашистские и религиозные — склонялись вместе с кораблем то влево, то вправо. На одной фотографии в «Джумхуриет» американский солдат приставил дуло автомата к виску старой вьетнамской женщины. У женщины на лбу было восемь морщин. В газете правых была помещена фотография башмака. Молодой чешский мальчик погиб в оккупированной Праге, спасаясь от советских танков, на мостовой лежал его ботинок. Корабль причалил на европейской стороне, все левые, правые, религиозные газеты сложились и разбрелись в разные стороны в карманах представителей трех разных групп. Когда газеты в карманах людей молчали, начинали говорить стамбульские стены, на которых появлялись левые, религиозные или фашистские лозунги.

Один из членов первой фракции рабочей партии сказал одному из членов второй фракции: «Если вы будете действовать так и дальше, то социализм вы построите разве что на Луне». А с Луны астронавт прислал на Землю сообщение: «Отсюда Земля кажется гипсовой». Скоро уже в Стамбуле не стало видно луны. Город окутал густой туман. Корабли не могли больше перевозить людей из Азии в Европу. Не видно было даже кончика собственного носа, все было в тумане, автобусы ехали медленно, такси ехали медленно, все двигались по улицам очень медленно. Только в освещенных помещениях люди двигались нормально. В турецком парламенте правые депутаты пустили в ход стулья, устроив потасовку с представителями рабочей партии. В университетах члены религиозного движения и фашисты дрались с левыми, в одной квартире подрались два брата — один из левой, другой из правой молодежной организации, они пустили в ход родительские стулья, расколошматили их в щепки и побили окна. В тумане был слышен звон разбивающегося стекла. Глава проамериканской правящей партии Демирель сказал: «Это странное явление происходит не само по себе, оно инициировано кем-то извне».