Василий Дорогокупля - Вперед и вниз

После успешного захвата нигерийца (в чем он как переводчик сыграл далеко не последнюю роль) Кашлис в предчувствии скорого процветания начал стремительно расти в собственных глазах. Он стал более вальяжным в обхождении и, заглядывая в гости к старым знакомым, время от времени позволял себе многозначительные намеки, благо его оптимизм был подпитан пачкой денег, которую ему выдал Панужаев в порядке поощрения за проявленный трудовой энтузиазм. Будучи занят перестройкой своего имиджа, Кашлис не часто находил возможность проведать пленного Там-Тама и в один из таких приходов, где-то через неделю после отправки письма в Нигерию, столкнулся в подвале с совершенно незнакомым ему человеком. Долговязый блондин лет тридцати сидел за кухонным столом и, не выпуская изо рта сигареты, резал ножом на кубики кабачок-переросток. В кастрюле на плите кипела какая-то смесь из картофеля, моркови, гороха и еще непонятно чего.

— Добрый вечер, — сказал Кашлис, нарочито сгущая баритон, в котором, однако, проскользнула тревожно-визгливая нотка. — Вы, прошу прощения, кто будете?

— Я буду честный гражданин своей страны, — сквозь зубы (по причине сигареты) произнес незнакомец и косо посмотрел на вошедшего. Кашлису это очень не понравилось. За последнее время он настолько отвык иметь дело с честными гражданами какой бы то ни было страны, что в каждом именовавшем себя подобным образом человеке видел представителя карающих органов.

— Просьбы о прощении, равно и любые другие, принимаются только в письменном виде, — строго и все так же сквозь зубы продолжил честный гражданин. — Словесной не место кляузе. А вы, значит, и есть переводчик? Ваша фамилия Кашлис?

Кашлису стало совсем нехорошо.

— Да, — пробормотал он. — Но только…

— Присоединяйся, — вдруг перешел на «ты» долговязый. — Я готовлю жратву для Там-Тама. Выпить ничего не прихватил?

— Нет. Но как… в смысле…

— Меня зовут Александр, я друг Панужаева. Он попросил приглядеть за негром, вы его совсем запустили. Кормите раз в день, да и то одной лапшой. Я вот ему праздник устроил: готовлю овощное рагу. Как ты думаешь, бросить сюда бананы?

— Может, лучше дать их сырыми? — Кашлис уже оправился от легкого шока. Его новый соратник, похоже, принадлежал к тому типу людей, которые питают нездоровое пристрастие к розыгрышам, причем не брезгуют устраивать их уже при первом знакомстве. Кашлис не любил и инстинктивно побаивался таких practical jokers, как они называются по-английски.

— Ты прав, сырыми надежнее. Так он их съест наверняка, а насчет рагу еще неизвестно.

— Он на месте?

— Да. Дверь не заперта.

Кашлис вошел в соседнюю комнату. Увидев его, Там-Там принял выжидательную позу и натужно улыбнулся. Он слышал голоса на кухне и приготовился к получению каких-либо известий.

— What’s up? — спросил он.

— Nothing’s up. You’re still down on your luck, — ответил Кашлис. — Katkov’s gonna think it over, he hasn’t made up his mind yet.

Там-Там отрывисто прокаркал какую-то туземную фразу.

— Сам такой, — отпарировал Кашлис по-русски. — Будешь ругаться, останешься без ужина.

Там-Там сник. Он уже четко усвоил, что, когда русские напрямую обращаются к нему на своем языке, ничего хорошего от этого ждать не следует.

— Давай отцепим ему наручники, пусть погуляет по комнате, — предложил, появляясь в дверях, Алтынов. — Никуда он не денется.

Кашлис оценивающе оглядел африканца, чья наружность не предполагала наличия большой физической силы либо опасных бойцовых навыков. К тому же он вспомнил, как безропотно Там-Там покорился судьбе, когда впервые понял, что его берут в заложники.

— А чем отомкнуть наручники? — спросил он.

— Ключом. Панужаев оставил его в шкафу.

Там-Там, натура живая и непосредственная, был чрезвычайно рад предоставленной ему возможности размяться, а от бананов пришел уже в полный восторг.

— Черт возьми, я даже начинаю завидовать, — сказал Алтынов, наблюдая его пританцовывающим посреди комнаты. — Умеют же люди радоваться пустякам. Как ты думаешь, дадут за него выкуп?

— Должны дать. Куда им деваться?

— Что-то я сомневаюсь. Зачуханный он больно, мелкая сошка.

— Зато много знает.

— А ты уверен? Ты хоть раз с ним нормально беседовал?

— Конечно. Сперва еще в Питере, а потом мы допрашивали его уже здесь.

— Давай поговорим снова. Ты переводи.

Алтынов через Кашлиса начал задавать вопросы, и вскоре выяснил, что Там-Там, будучи гражданином Нигерии, последнее время постоянно живет в Лондоне, где у него есть жена (тоже нигерийка) и две дочери. Служит он в маленькой — по всей видимости, подставной — фирме, выполняя роль курьера или посредника при своих боссах, которые совмещают теневой бизнес с государственными должностями у себя на родине и самолично бывают в Европе лишь от случая к случаю. Платят Там-Таму не так чтобы щедро, но семья не бедствует. Насчет дел, в которых он принимает участие, Там-Там знает, что это нехорошие дела, но совесть его не мучает (вопрос о совести пришлось повторить несколько раз, поскольку оказалось, что пленник попросту не знает соответствующего английского термина conscience, а слова shame и disgrace — «стыд» и «позор» — вызывают у него совершенно иные ассоциации). Почувствовав, что его последний ответ не понравился тюремщикам, бессовестный негр начал взахлеб уверять, будто у него и в мыслях не было причинить им какой-либо вред, а резонное замечание, что на сей раз нечто подобное в отношении его самого есть в мыслях у вездесущего, безжалостного, но по-своему справедливого Каткова, повергло мошенника в почти суеверный ужас. Он затараторил так быстро, что Кашлис перестал улавливать смысл, махнул рукой и предложил на этом закончить. Там-Тама вновь приковали к трубе, Алтынов принес ему с кухни тарелку овощного рагу и стакан фруктовой воды. Вода была выпита, а от рагу пленник отказался, что сильно обидело повара.