Синтия Озик - Путтермессер и московская родственница

— Я куплю пальто в Америке. Дам Володе.

— Ты сейчас без работы, — мягко напомнила Путтермессер.

Пили чай. Лидия извлекла из кармана нового кожаного пальто полдюжины овсяных печений, спрятанных в тот момент, когда ее увольняла Варвара. Наполнение и освобождение карманов, кажется, было семейной традицией.

— Варвара дура, — сказала Лидия. Она по-детски откусывала печенье маленькими кусочками; ноздри ее трепетали.

— А чего ты ожидала? Женщина приглашает тебя в заповедник своей души, а ты оскорбляешь всех подряд. Как ты ответила Скаю Хартстайну? Ты слышала: этих людей приглашают в Белый дом. «Шхина» становится все знаменитее и знаменитее.

— «Правда» тоже знаменитая, — сказала Лидия. — Никто не читает. Читают для смеха.

И в этот миг, когда «Правда» вместе с крошками печенья вылетела из карминного рта Лидии, Путтермессер поняла свой сон. Колючая проволока! Банальность сна. Она превратила свою квартиру в ГУЛАГ — так просто, до глупости прозрачно, у Фрейда сделалась бы зевота. Запустила этот сон речь Ская — или же Володя: потусторонний звонок с бывшей каторги, как раз когда она обливалась кровью на колючей проволоке.

— Слушай, эта твоя книжка… — сказала Путтермессер. — С толкованием снов?..

Просьба была идиотская, но она попросила: она ощущала дрожь, мистическое трясение, идущее к ней от Сахалина, — и в нем некое странное предвестие.

Она еще не видела Лидию такой оживленной. Вертя головой, как маленькое быстрое животное — пони или гиена, Лидия ринулась через баррикаду своих тюков к сонной книге, и Путтермессер подумала, что впервые нашла отклик в душе родственницы. Чем до сих пор она была для Лидии — занудой, притеснительницей? Какой же отжившей, устарелой она должна была казаться этой молодой деловитой женщине, кокетке, иностранке, красотке!

Лидия вернулась с книгой — несла ее, словно корону на бархатной подушке. Несла истово, богомольно — куда девалась пессимистка, циник? Ее оценивающие глаза сузились в узкие коричневые семечки.

— Что снилось? Я посмотрю. Я найду.

Путтермессер обвела рукой комнату.

— Колючая проволока. Кругом. На окнах, везде. Я порезалась о нее, потекла кровь. Хлынула.

Лидия думала; наклонив голову, просматривала алфавитный указатель — темы снов?

— Есть там колючая проволока?

— Нет.

— Тюрьма?

— Тюрьма не во сне. Сон здесь, в доме. — Лидия склонилась над книгой и листала ее — медленно, так что каждая страница вспыхивала белым под верхним светом. Ага, — сказала она. — Кровь.

— Что там?

— Так, кро-о-овь, — протянула Лидия. — Из чего текла кровь?

— Откуда шла кровь? — переспросила Путтермессер. — Из ноги. Из ступни. По пальцам.

— Хорошо, — сказала Лидия. — Из ноги лучше. Кровь из головы — значит, умрешь. — Она умолкла и стала читать дальше с необычайной серьезностью. — Людям снится кровь из ноги — у них святое будущее. Ты святая женщина. Ну, святая.

Путтермессер смотрела на племянницу в изумлении: куда подевалась ее ирония? Мистическое трясение, исходившее из злого Сахалина, ослабло. Племянница… что такое была ее племянница? Все дрянноватое, ломающееся от прикосновения, неисправная деталь, вдруг отказавший выключатель в гостиной, протечка в чайнике, трещина в штукатурке, опоздавший автобус — все вызывало сатирический отклик: «Прямо как у нас!» Доказательство неряшливости, испорченности вселенной. Путтермессер поняла, что такое ее родственница, — аппаратчица изъяна и порока, парши и лишая, презрения и недоверия. Прямо как у нас! То слишком подозрительна, то слишком доверчива. Скептик, слепо верящий шарлатанству.

— По-моему, — мрачно сказала Путтермессер, — было бы гораздо полезнее, если бы ты выбросила эту глупую книгу и взялась вместо нее за английскую грамматику.

Коричневые семечки Лидиных глаз округлились. Она захлопнула сонник.

— Зачем мне английский? Я еду на Сахалин к Володе! Делать большой бизнес на Сахалине!

— О чем ты говоришь?

— Володя сказал: приезжай, получим много денег. Может быть, женимся.

Серая муть за окном светлела, словно ее разбавляли жидкой побелкой. До зари было еще далеко, но самые черные часы ночи ушли, и в этом предутреннем еще-не-свете, свитом с резким, как в мультипликации, блеском потолочного светильника, Лидия будто фосфоресцировала сама по себе.

— Ты приехала искать убежища! Ты спасалась оттуда! Я месяцами мостила тебе дорогу до твоего приезда, — сказала Путтермессер. — Я сражалась, черт возьми, со всеми бюрократами, частными и государственными. Это что, по-твоему, Лидия? Каникулы?