— Господи, ты его задушил! — заламывала руки Аня, но Витя по-прежнему ощущал неколебимую решимость, согласную страшиться только того, что уже случилось.
Юрка открыл глаза и посмотрел на него суровым пристальным взглядом.
— Если ты двинешься, я тебя убью, — твердо пообещал ему Витя, и Юрка поверил.
— Все, все, я ложусь, — заторопился он, но все-таки прибавил: —Если ты меня убьешь, тебя посадят.
— Ничего, это будет убийство при самообороне — ты пьяный, я трезвый, мне поверят, и мама подтвердит.
— Какая же ты сволочь!.. — Юрка не верил своим ушам.
— Да, я страшная сволочь, и ты пожалеешь, что меня до этого довел.
В Питере Юрка пришел к нелицеприятному выводу, что всему виною синий, который напрочь сносит башню, — все, нужно окончательно переходить на план: главное, чтобы не героин, а марихуану курят все левые интеллектуалы Запада.
И вот уже, развалясь на скрипучем диване алкоголика, своими пухлыми губами Юрка присасывается к толстой самокрутке, распространяя дикий степной запах какого-то ни на что не похожего дыма. «Планцу, — благодушно поясняет он. — Золотое когда-то было время у нас с Милкой: любили и курили».
А вот в пять утра длинный, хулигански длинный звонок — на лестнице в лихих малиновых беретах два милиционера с молодыми, совершенно непьющими лицами — в последнее время Витя стал обращать на это внимание, — и Юрка между ними, уронивший голову на перила. Один из беретов, белобрысый, без ресниц, предлагает полюбоваться бумажным пакетиком — что-то табачно-толченое, с недотолченной ветвистой структурой, бредовое: марихуана, до четырех лет. Сейчас мы его отвезем в «Кресты», через два месяца суд, наберется ума. «Кто же в тюрьме набирается ума! — Как умело с места в карьер сахарно-белая Аня переходит к мольбам. — Он же не преступник, он просто дурачок». — «Нарушил закон — значит, преступник». — «Но, может быть, какой-нибудь штраф?..» — «Это не для штрафа, это для срока». — «Скажите, — Аня принимает прицельный снайперский вид, — триста долларов на двоих вам хватит?» Они соглашаются, даже не поломавшись для виду, — уф-ф… Аня отсчитывает последние купюры, но, как она любит повторять, это всего лишь деньги.
Когда дверь захлопывается, они вдвоем бездыханно опускаются на диван алкоголика. Они даже не пытаются что-то говорить, укорять — да он же и знал все заранее, триста бакинских у них такса, у них такая охота. Взяли на кармане, он бы мог выбросить в канал, но тогда бы избили, он и решил лучше откупиться.
Через пять минут он уже спит. Витя уговаривает Аню тоже лечь: просто полежать с закрытыми глазами — это все равно отдых. А для него лучший отдых посидеть, пораскинуть мозгами над новой модификацией своего же замка.
Назавтра Юрка через дверь наблюдал, как Аня стирает его в чем-то обвалянные штаны.
— А почему вы не купите стиральную машину, в Израиле есть такие: утром бросишь — вечером готово.
— У нас никогда нет трехсот долларов для себя, — иронически оборачивается к нему потная Аня.
— А вы кредит возьмите.
Аня по-прежнему не спала, а для Вити сон превратился в мучение: сначала заснуть мешают электрические разряды в пальцах, изводят где-то услышанные песенки, ужасающие могуществом неправдоподобной человеческой бездарности, — бессмысленно повторяемое: «Я жду тебя, поезда» — или: «Уа, уа, любила, так любила, уа, уа, забыла, так забыла». Даже когда Витя пытался целовать Аню, эти песенки не выпускали его из своих липких когтей. Но было еще хуже, когда в голове начинал звучать детский Юркин голосок: «Я игаю на гамоське у похожис на виду»…
А когда он все-таки засыпал, его начинали преследовать не кошмары, но очень тягостные видения: то в каком-то облицованном розовым мрамором бескрайнем метро он бродил из туннеля в туннель и никак не находил нужную станцию, то так же безвыходно таскался по элегантному европейскому кладбищу и, приглядевшись, замечал, что на полированное гранитное надгробие натянуты плавки. А то еще ему снилась незнакомая женщина под одеялом, покрытым толстым слоем похрупывающего, как крахмал, героина, который Витя так еще ни разу и не сподобился лицезреть. Сугробы героина были щедро посыпаны марихуаной, словно петрушкой, и какие-то люди ели его ложками, а вместе с ними в пиршестве принимали участие и коты. Они вылизывали героин острыми розовыми язычками и стонали от наслаждения.
Вспомнилось: Юрке лет десять, очаровательный япончик; на внутренней стороне локтя у него высыпали какие-то прыщики. «Что это у тебя, сыночек?» — беспокоится Аня. «Я колюсь», — скромно отвечает он.
Читать дальше
