Александр Панченко. Утопия «Последнего Завета». — «Отечественные записки», 2003, № 3.
«Повседневная социальная практика виссарионовцев изобилует утопическими проектами. Это и создание „новой культуры“ (включая трансформацию школьного образования, из которого изымаются все упоминания о насилии, агрессии, войнах, социальных революциях, религиозных конфликтах и т. п.), и изменение семейных отношений (так называемая „программа треугольников“, подразумевающая борьбу с ревностью и „собственническими инстинктами“ в отношениях мужчин и женщин), и специфические формы внутреннего социального контроля в отдельных общинах, и конструирование собственной медицины („молитва — скорая помощь“), и новая ономастика (дети, родившиеся на „новой обетованной земле“, получают имена Фимиам, Сладкий Хлеб, Святая Гора и т. п.). При этом общие тенденции социальной утопии виссарионовцев довольно банальны: в целом они наследуют советским практикам общественного взаимодействия, будь то комсомольские или партийные собрания с обсуждением канонических „марксистско-ленинских“ текстов и „проработкой“ отдельных членов „ячейки“, субкультуры геологических экспедиций и лагерей хиппи или трудовые коммуны 1920-х годов».
См. также: Альберт Урман, «„Город Солнца“ в сибирской глубинке. Община Виссариона глазами журналиста» — «День и ночь», Красноярск, 2003, № 1–2, январь — март
Лев Пирогов. Знаешь, все еще будет… — «Топос», 2003, 25 июня
«У тех, кому сейчас от шестидесяти (шестнадцати? — А. В.) до двадцати пяти, не должен вызывать сомнений тот очевидный факт, что ХХ век как культурное событие состоялся в шестидесятые годы. Все, что мы сегодня видим вокруг себя, было изобретено, впервые применено или приобрело значение именно тогда. Кроме, может быть, колеса».
Анастасия Пискунова. На берегу реки Потудань. — «Топос», 2003, 7 июля
«Так рассказы не пишутся. Рассказ — это свободно льющаяся речь, а здесь в каждой фразе судьба и ее единственное слово — молчание. <���…> Если не насиловать память искусственными (искусными) формами так называемого драматургического повествования, то она будет высказываться фрагментарно, „кусками“, то есть, как мы уже и сказали в начале статьи, она будет говорить так, как говорит рассказ Платонова [„Река Потудань“]: все время начинаться, начинаться каждым своим фрагментом, каждым воспоминанием, никуда не выходя за пределы воспоминания, и в нем же, и только в нем, находя себе пищу для продолжения жизни».
См. также: Игорь Викторович Касаткин, «Х-файлы Платонова» — «Топос», 2003, 9 июля
Сергей Поварцов. Партийные тайны Георгия Маркова. — «Складчина», Омск, 2003, № 3 (9), июнь.
«<���…> когда осенью 1991 года [Георгий] Марков ушел из жизни, в некрологе о нем написали: „…в 1930 году был принят в члены ВКП(б). В 1935 году по клеветническому доносу он исключался из партии, но затем был восстановлен“. Не многие знают, что партийная история Маркова разыгралась тогда в Омске». По материалам Центра документации новейшей истории Омской области (ЦДНИОО).
Григорий Померанц. Истоки и устье Большого Террора. Факты, которые не удалось скрыть. — «Нева», Санкт-Петербург, 2003, № 5.
Сталин. Киров. Хрущев. «[Ольга Григорьевна] Шатуновская не простила Хрущеву его трусости [на ХХII съезде] и после его отставки отказывалась от приглашений прийти потолковать о прошлом». См. о ней также: Григорий Померанц, «Государственная тайна пенсионерки» — «Новый мир», 2002, № 5.
См. также: Григорий Померанц, «Подступы к Преображению» — «Континент», 2003, № 116
Продолжение жизни. Композиция, комментарии и вступительная статья Станислава Куняева. — «Наш современник», 2003, № 7.
Рубрика «Мир Кожинова». Воспоминания профессора Кубанского государственного университета В. П. Попова «Вадим Кожинов как мой учитель». А также — полемика Куняева с Валентином Сорокиным в защиту Кожинова.
Иван Пушкин. Цой спит. — «НГ Ex libris», 2003, № 22, 3 июля.
«Когда Цой поет, кажется, его шатает. Такое чувство, что этот человек всегда был пустой. Не человек, а дымок. Про таких в народе говорят: будто винтика не хватает… Цою не хватало кучи винтиков, болтов, пружин, которыми человек, как правило, напичкан. Пустота подразумевала не избранность и художественную отрешенность, а просто сон. Спячка, часть мозга отдыхает — таков был неполноценный Цой, и из туманных комьев сна он лепил целое поколение. <���…> Даже „Мы ждем перемен“ — песня кастрата, полагающего, что чудесный росток может пробиться, однако — это надежда во сне».
Читать дальше
