С. А. Козлов. Аграрные традиции и новации в дореформенной России (центрально-черноземные губернии). М., «Российская политическая энциклопедия» («РОССПЭН»), 2002, 560 стр.
В сухом остатке после знакомства с фундаментальным трудом Сергея Козлова — проходящая лейтмотивом мысль о том, что вдохновителями и организаторами всех русских побед в аграрной сфере были помещики-рационализаторы. Такие, как Евгений Карнович, создавший образцовое хозяйство Пятницкая Гора в селе Великом Ярославской губернии, обеспечивший зажиточность своих крестьян и, между прочим, сумевший каким-то образом изжить в своем имении пьянство и воровство. Вопрос в том, что дает нам этот вывод сегодня. А вот что, по мнению автора книги: «…гораздо разумнее (рациональнее) не выступать в защиту Традиции против Новации и наоборот (что нередко происходит в современной России), а, напротив, — научиться творчески и непредвзято сочетать различные принципы хозяйственной деятельности». Возможно, оно и так. Но я-то о другом: как всегда, все в России решает личность. Хотим мы того или не хотим. И главная нынешняя нехватка — это недобор таких вот творческих личностей во всех сферах общественной и культурной жизни. Скажете, нет?
±4
Иэн Бэнкс. Осиная фабрика. Роман. СПб., «Азбука-классика», 2003, 256 стр.
Уильям Сатклифф. Новенький. Роман. М., «Фантом-Пресс», 2003, 288 стр.
Сначала о Бэнксе. Я соблазнился замечательной коллекцией отзывов на роман из английской прессы. И за, и против, вокруг и около этого шотландца, переведенного Александром Гузманом. Впечатление от книги, однако, не сильное. Во всем этом опусе есть ощущение измышленности, изготовленности. Ситуация: остров; отец и сын; трудное детство; мир без будущего. И вообще ад — это другой. Этакий кромешный экзистенциализм, вразнос и распивочно. Рассказывает о себе мальчик-кастрат, обладающий тонкими чувствами и высокоразвитым интеллектом. Ему по складу души, по опытности рассудка лет под пятьдесят. В финале же и вовсе окажется, что мальчика-то и не было. А был… верней, была… ну да ладно, вдруг кто-то захочет прочитать этот роман вопреки моему кислому отзыву. Пусть его ждет тогда сюрприз, который, впрочем, только усугубляет ощущение болезненности и неправдоподобия. Мальчик в детстве изощренно убил трех других ребятенков и умело ушел от ответственности. Теперь он уже только балуется: сжигает живьем кроликов, загоняет ос в нарочно придуманные ловушки… Плюс стандартный набор критицистских банальностей, социальных («Это они заставляют всех плясать под свою дудку — умирать за них, работать на них, голосовать за них, защищать их, платить налоги и покупать им игрушки…») и теологических («Эрик все еще верил в Бога и не вынес осознания того, что Он (если он действительно существует) способен допустить, чтобы такое произошло хотя бы с одним из существ, якобы сотворенных Им по Своему образу и подобию»). Что-то от Фаулза, что-то от Голдинга, что-то от современной западной словесности среднего уровня, которая в основном все-таки не холодна и не горяча, однако умеет имитировать огонь в заизвестковавшихся жилах. Но. Чтобы сказать что-то хорошее. У нас в России нынче практически нет книг о подростках. Когда-то были, да все вышли. Припоминаю, как я недавно загорелся, обнаружив однажды в серой книжечке «Москвы» повестушку Максима Свириденкова о жизни старшеклассников. А вот англичане и сегодня пишут интересные все-таки книжки об этом опасном и остром возрасте. Скажите на милость, какой доктор педагогических наук, промышляющий литературной критикой, не сделает тут стойку?
Взять хоть последний, неостывший еще, пирожок: переведенный Анастасией Грызуновой дебютный роман Уильяма Сатклифф «Новенький». Легкое воскресное чтение, не больше, — так написал об этом романе немецкий сетевой рецензент. Наверное. Но как все-таки непринужденно писатель проблематизирует жизнь юного героя, как складно дает ему почувствовать вкус жизни, ее побед и поражений! Тут тебе и привычная у альбионитов национальная (на сей раз еврейско-английская) самокритика, и парадоксы тинейджерской дружбы, и актуальная проблема половой идентичности… Ну не улыбайтесь, это вам уже все ясно, а героям забавной книжки Сатклиффа — отнюдь. И читателям ее есть о чем поспорить на классном часе. В. Костырко в новомирском отзыве (2002, № 5) на опубликованный у нас несколько ранее второй роман Сатклиффа «А ты попробуй» укоряет автора за то, что он не отделяет себя от героя-тинейджера. Не встает повыше. Есть такое дело. Вообще условный вектор от Бэнкса к Сатклиффу — это характерный для нашей цивилизации вектор инфантилизации человека. Мимо всех и всяческих усложнений. К простоте. Однако не всякая же простота заведомо хуже воровства. Правда, уже и не ясно, чем же важен для нас такой наивный герой. Однажды и сам Сатклифф попытался сосредоточить своего персонажа на этой проблеме. И вот у героя вышло: «Кому какое дело до тебя? Ну, я… я… ну, то есть я думал, что я гей. Некоторое время. Честное слово. Чтоб мне провалиться. Я… э… еврей. Это немножко необычно. И пальцы у меня на ногах — они гнутся и гораздо длиннее, чем у всех». Чем богаты…
Читать дальше
