Валерий Петрухин - Методика обучения сольному пению

У Вероники Алексеевны был свободный час, и она осталась одна. Задумавшись, сидела у стола, и когда в дверь неожиданно громко постучали, она даже вздрогнула.

— Входите, — сказала недовольно.

— Можно? — показала свое бледное личико Сашенька Морозова, девятиклассница. Она училась в классе, который вела Пустихина.

— Да, да, входи.

Сашенька была обладательницей баскетбольного роста, неуклюжа в движениях, застенчива до неловкости. Все в классе, очевидно, подсознательно иронизируя над ростом, звали ее не Сашей, не Александрой, а именно Сашенькой. Вероника Алексеевна вначале одна величала ее Александрой, а потом и не заметила, как перешла на Сашеньку.

Морозова испуганно огляделась, подошла к учительнице и… заплакала, тихо, осторожно.

— Ну-ну, — сказала Вероника Алексеевна. — Садись, рассказывай.

— Я из дома хочу уйти, — хлюпая носом, проговорила Сашенька. — Я больше не могу с ними жить…

— Опять? — Пустихина поджала жестко губы. — Опять разводиться собрались?

— Да.

Вероника Алексеевна представила себе малоприятным разговор с родителями Морозовой, и это ее… воодушевило. Да, с ними трудно разговаривать, но необходимо. Совсем в последнее время замучили дочь ссорами, бесконечными попытками развода. Несколько раз внушала им, думала, взрослые люди, остепенятся. И вот снова за старое…

— Хорошо, Сашенька, я зайду сегодня вечером. Они будут дома?

— Нет-нет, не надо больше с ними разговаривать, — резко дернулась Морозова. — Не надо больше приходить. Это бесполезно. Просто… они не любят меня. И я уйду. Пусть что хотят, то и делают.

— Но куда же ты уйдешь?

Сашенька помолчала с полминуты, потом неуверенно сказала:

— В общежитие.

Пустихина задумалась. Вдруг глаза ее блеснули:

— Нет, Сашенька, общежитие — это утопия. Вот что: перебирайся-ка ты ко мне. Думаю, ты права: проведем психологический эксперимент. Согласна?

— А вас ругать за это не будут?

Вечером у Морозовой дома оказался лишь отец, Владимир Викторович, высокий, с нервным подвижным лицом. Хмуро поздоровавшись с учительницей, он тут же всем своим видом показал, что разговаривать с ней не собирается, даже не пригласил пройти в комнату.

— А ну, позвольте, — сказала Вероника Алексеевна.

Владимир Викторович растерянно посторонился, и они с Сашенькой прошли в спальню.

Минут через десять он не утерпел и просунул нос в приоткрытую дверь. Но его даже взглядом не удостоили, продолжали собирать вещи.

Тогда Владимир Викторович нерешительно вступил в комнату и спросил:

— Я что-то не пойму, что здесь происходит?

Пустихина подошла вплотную к Морозову и, зафиксировав свой взгляд на его сразу же заметавшихся зрачках, сказала отчетливо, слишком отчетливо:

— Не понимаете? А все просто: Сашенька покидает вас. Навсегда. Уяснили?

У Владимира Викторовича задвигалось нервно все лицо: запрыгали брови, побагровел нос, задрожали губы. Он отодвинулся в сторону и забормотал:

— Глупости все это, глупости… Саша, положи чемодан на место. Придет мать, все уладится. Все будет хорошо… Я тебе говорю…

Но ему никто не отвечал. Вскоре они ушли, а Морозов сел на кровать дочери и уставился на раскрытый пустой шкаф.

У Вероники Алексеевны первые часы Сашенька чувствовала себя неловко, но доброжелательность, даже некоторая веселость учительницы сделали свое дело: девушка мало-помалу освоилась. Когда поужинали, пристроились вполне уютно у одного письменного стола: Вероника Алексеевна писала методический план, а Сашенька готовила уроки. Иногда они перекидывались словами и улыбались друг другу…

Ближе к полуночи Пустихина предложила включить телевизор:

— Посмотрим «Зарубежную эстраду»?

— Давайте.

Глядя невнимательно на голубой экран, Вероника Алексеевна думала: «Придет сегодня Нина Петровна или нет? Сможем ли мы с Сашенькой этим „террористическим актом“ наконец-то утихомирить ее родителей? Или, наоборот, только ускорим развязку?»

Но ни на завтра, ни на третий день никто из Морозовых не заявился. Сашенька, вначале нервно реагирующая на звонки, успокоилась внешне, только глаза немного погрустнели. Пустихина украдкой посматривала на нее: «Выдержит или сама вернется домой?»

Прошло полторы недели. Определенная перемена в духовном отношении произошла и с Вероникой Алексеевной: она вдруг подобрела, чаще стала шутить, меньше распекала учащихся. Да грустные мысли ее оставили, потому что теперь она думала не о том, как начать новую жизнь, а о будущем Сашеньки Морозовой. В школе, конечно, знали, что Сашенька «бросила» неуживчивых родителей, и были полностью на стороне Пустихиной.