Валерий Петрухин - Методика обучения сольному пению

Зачем сейчас я шел к дому Нилиных? Он приближался ко мне с каждым шагом, хитровато поглядывающий широкими окнами из-за зелени сада. Чтобы подняться на крыльцо, надо было пересчитать десяток ступенек, и когда я приходил, бывало, к Тоне, то мы с ней долго и терпеливо спускали по этим ступенькам девяностопятилетнюю бабку Нилиху, свинцово-неповоротливую, вечно недовольную тем, как ее выводят гулять, и в упор рассматривающую меня ехидными бодрыми глазами.

«Пройду мимо, — решил я. — А что тут такого: иду на речку. И все. Никаких проблем».

Но мимо не прошел. Я все-таки остановился около крыльца, потому что увидел: дверь открыта, и Тоня моет полы в сенях.

Поймал себя на мысли: топай-ка ты, брат, дальше, а то подумает еще, что специально пришел, чтобы ее увидеть. Но поступил иначе: стал подниматься по широким ступенькам.

— Привет, — сказал я, встретившись взглядом с Тоней.

— Здравствуй, Антон, — ответила она и деловито отжала тряпку над ведром, как бы нисколько не удивившись моему визиту, будто ждала меня.

Я же с обостренным интересом, словно стараясь запомнить навек, продолжал разглядывать девичье лицо с суховатой блеклой кожей. Размытые веснушки на переносице и крыльях слабого пугливого носика, впалые щеки придавали лицу, вкупе с еле-еле розовевшими и совсем неприметными губами, какую-то незавершенность.

«Девчонка как девчонка, — подумал я. — Притом некрасивая».

— Убираемся? — поинтересовался я.

— Ага. Надо, — ответила Тоня. — Ты на речку, что ли?

— На речку, — небрежно подтвердил я. — Перед отъездом искупаться хочу, а то в городе, говорят, задохнуться можно от жары.

— Я слышала, ты в университет поступать будешь?

Тоня развернула тряпку и несколько раз ее встряхнула, как бы говоря: вот ты тут стоишь, а мне дела надо делать. — Я понял намек, но почему-то уходить не хотелось. Ну зачем я унижаюсь, мелькнуло, но я продолжал в том же небрежном тоне:

— Да, попробую, что получится. Попытка — не пытка, как говорится…

— А как же военное училище?

Ишь ты, запомнила. Да, в восьмом классе я мечтал стать военным и говорил ей об этом. Но потом дядя, он оставался на сверхсрочный, порассказал кое о чем, да я и сам стал понимать, что это не по мне.

— Детские мечты, — буркнул я. — А ты куда надумала, в радиотехнический?

— Кто знает… — протянула вяло Тоня и хлопнула себя тряпкой по мокрой красной коленке. Потом посмотрела на меня в упор родниковой чистоты глазами и неожиданно спросила, не удержавшись от улыбки-воспоминания — Антон, ты не поможешь мне бабулю спустить на лавочку?

— Давай.

Тоня чуть задела меня плечом, открывая дверь в комнату, но даже не повернула головы, простоволосая, босая, с грязными коленками, в ситцевом полинялом платьишке, из которого давным-давно выросла… Не замечала меня, не стыдилась, а ведь в незапамятные времена строго наказывала: «Ты рано не заходи, я полы буду мыть, после обеда, ладно?» Разноцветное воспоминание: на выпускном вечере она, поразив меня, пришла в кремовой шелковой кофточке, светло-голубых брюках, сияли бежевыми блестками туфли на высоких тонких каблуках…

Нилиха положила мне на плечо руку тяжеловеса; серые зрачки по привычке начали обследовать меня с головы; она что-то пробурчала осудительно, но, как всегда, я ничего толком не разобрал.

Напрягаясь и стараясь сходить со ступенек в такт, мы спустили ее на зеленую травку и устроили на скамеечке на излюбленном месте — под рябиной. Тоня принесла ей палку, похожую на царский посох.

— Спасибо, Антон, — проговорила Тоня и озабоченно посмотрела в глубину сеней. — Надо идти домывать. Счастливо, значит, тебе, ни пуха!

— К черту! — ответил я и проводил ее взглядом: она поднималась на крыльцо, белея подколенными ямками; я стоял, смотрел нахально и вспоминал, как неудобно было голове на острых коленных чашечках и звёзды косо, короткой трассирующей чертой резали черное августовское небо…

Назойливо лезли в глаза синие звезды цикория, спина ощущала упорный и почти обжигающий взгляд Нилихи.

Я поднял голову — и увидел, что иду снова к своему дому. Солнце раскаленной вспышкой ударило по глазам; я невольно зажмурил их и некоторое время шел вслепую, отгоняя от себя желание вот таким манером испытать судьбу: перейти дорогу. Услужливо сработало воображение: я увидел свое окровавленное тело, кувырком летящее по асфальту, пронзительный захлебывающийся крик Тони, скрежет тормозов; вот она бежит к дороге, падает, встает, снова бежит, в светлых глазах — ужас… И только Нилиха по-прежнему мертво сидит на своем троне, в ее глазах — насмешка: она все знала, все предвидела…