Юрий Бригадир: Сердце Анубиса

У нее стол возле железной лестницы, ведущей наверх. Телефончик на столе. И – почтовая система. Так они ее называют. Идет труба сверху из читального зала. Оканчивается круглым отверстием над столом. В эту трубу верхняя дама засовывает цилиндрик с формулярами. Заказ. Внизу, когда цилиндрик замыкает какой-то контакт – зажигается лампочка. Катя вынимает цилиндрик, открывает его, достает формуляры. Идет по этажу своему, ищет нужное, берет книги, катит их на тележечке до книжного лифта, запихивает и нажимает кнопку. И едут мысли наверх, к людям. Иногда заказы сыплются – что град идет. Но чаще – тишина.

Мне нравится смотреть, как Катя работает. Вот она пулеметит на своей машинке – пальцев не видно. Дробь дикая. Профессионал. Я, кстати, такого никогда не видел. Ей на соревнованиях только участвовать по скоростной машинописи. Вдруг зажигается лампочка. Катя заканчивает строчку – это ей нужно для сохранения ритма. Дробь обрывается. Палец летит к лючку и открывает его. Цилиндрик вываливается на ладонь. Два движения – чтобы открыть крышку и вытащить бумаженции. Она уже встает, на ходу читая формуляры. Она еще читает, на ощупь хватая тележку. И катит ее куда надо. Через 1-2 минуты она уже на месте. Через 3-4 – уже возвращается. Иногда чуть дольше. Подвозит тележку к лифту. Два движения – чтобы открыть дверцу и спихнуть внутрь стопку книг. Нажимает на кнопку. Лифт еще срабатывает, думает что-то, натягивает тросики, начинает ползти вверх. Катю это уже не интересует. В это время она уже на стуле, хрустит пальцами. Два движения – чтобы передвинуть каретку и повернуть голову вправо – на рукопись. И снова молотит машинка – спасу нет. Механизм. Часы. «Мню я быть мастером, затосковав о тяжелой работе…». Глаза у ней – как у голодной хищной птицы. Глянет – и все видит, хоть на каком расстоянии. Я называю ее – Зяблик. Хотел назвать как-то геральдически, но она маленькая. Маленькая и умная. Недаром с профессором живет. А печатает она больше диссертации для занятых людей. Ну, это те, которые будут листать свою диссертацию в ночь перед защитой и пытаться понять – о чем это вообще? Надо же, какой я умный. Ну надо же… Ну надо же!!! Я, вообще говоря, и сам неплохо печатаю. Но – только текст. А она таблицы на каком-то интуитивном уровне распределяет по листу, мало задумываясь. И цифры бьет нисколько не медленнее букв. Вслепую. Феномен. А между прочим – лист таблицы стоит дороже листа чистого текста. Элитная машинистка. Клад. Она, когда нет машинописных работ – сама роется в книгах. Ее интерес неожиданен, как ее муж. Майя. Ацтеки. Ольмеки. Дохристианские южно– и центрально-американские культуры. Скажи мне, Катя, на кой это тебе. В этом есть тайна – говорит она. И приносит мне фотографии изображений культовых храмовых собачек. Да, говорю я. Тайна есть. И впихиваю в свою уже вторую папку этих странных изнеженных тварей. У майя был свой Анубис. Его звали Нахуа Ксолотль… Странные совпадения. Тоже бог смерти. И тоже – собака.

У нее была целая неделя ничегонеделания. Балбесничала среди своих ацтеков, листала альбомы. И говорили мы с ней обо всем. Как у О. Генри. О башмаках, о кораблях, о сургучных печатях, о капусте и о королях… И о категориях не совсем семантически определяемых. Когда витает в воздухе призрак собачей свадьбы… Сквозь дым моих – крепких и ее – дорогих сигарет смотрели мы друг другу в глаза… И досмотрелись.

– …а насколько это реально – оборотень?

– Скорее всего, Катя, ненамного. На 90 процентов – Голливуд. Чистая коммерция. Насколько реальны, например, вампиры?

– Еще как реальны. Очень тяжелое наследственное заболевание. И света они не выносят. И выглядят – куда там Дракуле. В коже накапливается химически активный атомарный кислород. Синглетный. Он и обычный, двухатомный-то активен. А тут – вообще труба. Кожа разрушается, темнеет, теряет эластичность. При живых глазах мертвая кожа производит жуткое впечатление. В некоторых индийских поселениях Южной Америки целые семьи были такими. Вот и название даже есть, но по-испански. Не переводится. Испанский не хочешь выучить?

– Потом… А он проще английского?

– По-моему, чуть проще. Только темп речи намного больше. И другой порядок слов. Вот например – те кьеро. «Я тебя люблю».

– Так тут два слова! А не три.

– И я о том. Устойчивое сочетание. Мой профессор балдеет от испанского. Он вообще ни слова не понимает. Я ему Лорку читаю на испанском. А он смотрит, как ребенок. Он говорит – это похоже на вдохновенный мат. Что-то от зверя. От заката. От мустанга. И несется на меня, как еж на кактус.