Паскаль Лэне - Кружевница

Молодой человек был представлен матери Помм где-то близ Нантерра или Сюрена. Помм служила переводчиком, точно на встрече глав двух государств, не говорящих на языке друг друга. Все чувствовали себя скованно. Молодой человек держался подчеркнуто церемонно. А матрона по доброте душевной тут же довела до его сведения, что она — «к'слугам вашим».

В тот же день Помм с Эмери обосновались в комнате студента, которая оказалась просто-напросто запущенной мансардой в доме номер 5 по улице Себастьена Боттена. Впрочем, сам дом имел вполне респектабельный вид, если, конечно, не забираться наверх. Помм несказанно удивилась, увидев столь скромное жилище. Оно никак не вязалось с ее представлением об Эмери. И потом — в комнате под крышей должны быть цветы на окне, а на стенах — яркие открытки; полосатое покрывало на постели, гитара, всюду ноты — даже на полу, свечи вместо лампочек. В конце концов студенческая бедность — вещь преходящая, о ней впоследствии даже приятно будет вспомнить. Помм как-то видела по телевизору молодость Шуберта.

Ей не понадобилось много времени, чтобы завладеть здесь всем, вплоть до самых потаенных уголков. Она вымыла стены и натерла паркет. Она расставила книги по цвету и размеру; она купила материю на занавески; она застелила полки в шкафу глянцевой бумагой, чтоб было чище. А в заключение узкая кровать студента была заменена огромным ложем, в метр сорок шириной. Письменный стол пришлось выбросить, ибо он перекрывал доступ к окну и не давал его открыть. Функции письменного стола исполнял теперь столик ломберный, который можно было засунуть под кровать, когда требовалось открыть окно или освободить немного места.

Помм вызвалась готовить сама. А на ломберный столик решила поставить вазу с цветами. Была куплена электрическая плитка. Теперь надо было переделать один из штепселей. Эмери заворчал, что у него могут возникнуть неприятности с хозяйкой и что он не уверен, имеют ли они право готовить: ведь запахнет едой. Тем не менее он согласился установить на плинтусе новый штепсель — как-никак это мужская работа.

Они купили настенный шкафчик, чтобы хранить в нем разные туалетные принадлежности, так как умывальник иногда превращался в кухонную мойку.

Эмери даже забавляла эта жизнь как на картинке, с белыми в голубую полоску занавесочками. Он вовсе не жалел о том, что ему приходится делить с Помм свое скромное жизненное пространство и скрупулезно пересчитывать бумаги и книги всякий раз, когда так называемый «письменный стол» исчезал под кроватью, — на все эти неудобства смотришь с улыбкой, когда живешь в мансарде с любимой.

По утрам Помм вставала первой. Он смотрел, как она моется, — у нее были две ямочки над ягодицами и круглые плечи. Затем она очень быстро и бесшумно одевалась. Подходила и целовала его в шею. Тогда он делал вид, что она разбудила его, и улыбался, ворча. Вставал он лишь после ее ухода. И спускался выпить кофе со сливками к Жану Барту. К кофе он брал два рогалика. И с полчаса раздумывал над своим будущим. Время от времени в эти размышления вплеталась мысль о Помм.

Помм просто и весело взяла на себя дополнительные расходы по хозяйству; она умела держаться незаметно и исчезать, повинуясь невысказанному желанию юноши с задумчивым челом.

Домой она возвращалась вечером, часов около восьми, купив по дороге продукты. У студента еще продолжались каникулы, поэтому он сидел дома и читал или, пользуясь солнечными сентябрьскими днями, гулял по набережным, по Тюильри. Иногда час-другой он проводил в Лувре. Словом, это был период, пожалуй, самый счастливый в его жизни. Никогда прежде он так не наслаждался ощущением свободы и внутреннего покоя. Почти весь день бродил он по городу. И возвращался лишь на закате — по мосту Искусств, мимо Института Франции, по Университетской улице: он считал, что, проходя по этим чудесным местам, как бы сам внутренне обогащается. Это все-таки не то, что жить где-нибудь на улице Эдмона Гондине в XIII округе или на площади Октава Шанюта, над очередной собственностью Феликса Потена [11] Феликсу Потену принадлежит в Париже ряд бакалейных магазинов. . О Помм он вспоминал, лишь поднимаясь к себе в мансарду. Иногда заглядывал в магазины, пытаясь ее перехватить.

Он научил Помм одеваться — совсем иначе, чем было принято в парикмахерской. У нее теперь появились джинсы и холщовые туфли на веревочной подошве, в каких ходят на пляже (юбку и лакированные туфли она надевала на работу). Она поддалась уговорам Эмери и перестала носить лифчик. Грудь у нее была тяжеловатая, но округлая и нежная, и она колыхалась в ритме медленного танго. Когда они с Эмери отправлялись в субботу вечером на площадь Сен-Жермен, она щипцами завивала себе кудряшки.