Алексей Мясников - Как жить?

— Ищу тебя.

… Они идут, идут на меня.

Земля гудит от их босого топота. Я медленно отступаю. Я вижу, как они нагоняют меня, как сдавливают голыми влажными телами, как трепещут и тяжело бьются, словно большие серебристые рыбы. Маленькие и рослые, худые и толстые, зрелые дамы и угловатые девочки, крашеные девственницы и натуральные блудницы, видавшие вида студентки и целомудренные матери — кого среди них нет!

Впереди вихляет набрякшими бедрами еврейка. Выпятив живот, по которому тяжело бухают жирные груди, она выбрасывает раскормленную задницу из стороны в сторону. Резво бежит. Гордо. Выпяченные глаза черны и блудливы.

… Она взяла меня на Банном. Этот переулок знаменит не баней, я о ней не помнил никогда, он знаменит рынком. На этом рынке спрос всегда превышал предложение, потому что здесь шла торговля квартирами, комнатами и просто углами. На пальто, пиджаках можно было увидеть бумажки: «Сниму комнату». Это напоминало карикатуры об американских безработных: «Ищу работу».

Подходит ко мне тетя с потертым ридикюлем и манит в сторону:

— Женат?

— Нет.

— Собирайся, поехали.

— Куда?

— Поехали, не пожалеешь.

Мы сели на седьмой трамвай. Потом сделали пересадку на метро и вскоре зашли в подъезд пятиэтажного дома.

Живет она в двухкомнатной квартире. Вторая комната была на запоре.

— Эта?

Вместо ответа она провела меня в свою комнату и ушла на кухню. Я осмотрелся. Сумрачно. Старая широкая мебель. Все подержано. Кресла, диван, шкаф — все в чехлах. Затхло и ветхо. Я тронул стул: он «ожил», заелозил. Я уселся на краешек и старался не двигаться.

За чаем она жаловалась на бедность, мол, не на что жить. Работала кассиршей, обвинили в воровстве — господи, как только у людей язык повернулся. Завистники, им надо было изжить ее. Директор на свободное место пристроил любовницу. «Уж я-то боролась, но ты же знаешь, пока в лапу не дашь, никто и разговаривать не будет. Теперь обещают, правда, в другом магазине, но это не скоро, примерно через месяц». И без всякого перехода сказала: «А ты мне понравился. Вижу — порядочный человек. Я тебя пропишу, жилплощадь будет — все у тебя будет».

— А где я буду жить?

— Где хочешь. В той комнате хочешь — живи в той комнате. Но какая разница — здесь тебе тоже никто не помешает. Я как мышка, живу тихо. Будешь давать рублей 25 — больше я с тебя не возьму.

— Речь может идти только о комнате.

— Пожалуйста, что мне жалко? Но надо подождать. Комната не моя — соседа, вот появится и устроим. Пока поживешь здесь. Я же тебе мать, что ты меня стесняешься? Ну, буду я на кухне спать — легче тебе будет? Вот кровать — спи на кровати, я на раскладушке, я же тебе говорю: как хочешь.

Я наскоро допил чашку горячего плохо заваренного чая и встал.

— Спасибо. В общем, нужна комната.

— Когда придешь? У тебя есть друг? Приходи с другом — живите вместе.

Через пару дней я пришел к ней с Валерой. Мы решили снять комнату на двоих. Принесли нашей благодетельнице конфет, поставила она нам розетки с вареньем. Разговор протекал в том же духе. Стало ясно: на комнату она никаких прав не имеет, А жить вместе с ней, с мышкой, нам не очень светило.

— Не хотите, другие найдутся.

Потом вдруг вспомнила:

— Да, ребята, одолжите взаймы. Завтра заложу янтарные бусы, вот они, сейчас достану, настоящий янтарь — им же цены нет, а деньги я верну, завтра же.

— Сколько?

— Давайте сколько есть. За квартиру за полгода не плачено.

У меня было рублей пять, Валера вытащил пятнадцать.

— И все? А что же я покушаю? Вот мы чай пили — у меня и заварки не осталось.

Я выгреб мелочь и ссыпал ей на ладонь.

Выскочили мы как угорелые. Еще немного и она бы нас раздела. У подъезда остановились. Валера посмотрел на меня, я — на Валеру:

— Не отдаст.

— Лопухи.

Я звонил ей и через два дня и через две недели. Начал пугать судом и грозил Валерой. Он, мол, идет к вам и собирает камни — будет бить ваши стекла.

— Валера? На порог не пушу. Ничего я у него не брала. Я только с тобой дело имела. Какой неприятный человек! Он что, в самом деле, твой друг? Нет, он не может быть твоим другом. Ты заходи, а его знать не знаю.

Делать было нечего. Пошел я к ней с разговором. Я мало на что надеялся, но глодало любопытство: с какой мордой встретит.

Она была томной. В комнате стоял полумрак. Шторы были завешены. Она прислонилась к окну и вполголоса, торопливо говорила. Я пытался вставить и свое слово, но она просила не перебивать, ей сейчас не до этого, это все мелочи, ее волнует другое.