Юрий Хазанов - Знак Вирго

Саул сделал небольшую паузу, словно размышляя, не слишком ли категорично последнее утверждение, а Юра в это время успел подумать, что вряд ли Мишка заходил в подъезд, стоял, небось, на улице, под дождем…

— Ведь тебе ничего не стоит познакомиться с кем хочешь, — опять заговорил Саул, и Юра внимательно поглядел на него: это что, ирония, подковырка?.. Нет, тот был совершенно серьезен, даже немного взволнован. — Ты вон и в драмкружке, и на танцах. Фокстрот, танго, па-де-грас… А он… Не смотри, что такой большой, а совсем как ребенок… — В голосе Саула зазвучали отеческие нотки. — Его очень жалко, розумешь?

Юра не сказал «нет». Он, впрочем, не сказал и «да», но где-то в глубине души жалел уже этого робкого незадачливого верзилу Мишку, который и познакомиться толком не может, уж не говоря о том, чтобы в кино смотаться, а после проводить до самой двери и там постоять, а потом… Юра почувствовал такое свое превосходство над ним, как будто это он, Юра, двинул его по скуле и тот побежал… И вообще, при чем здесь какая-то скула, если у Мишки действительно так серьезно?.. Ходит, бедный, за ней, как… Ромео за Джульеттой… как тень отца Гамлета… страдает, как молодой Вертер…

Саул видел, что Юра задумался, и не мешал ему… Да, из Саула бы, может, получился блестящий советский дипломат, но была у него, не по своей вине, одна закавыка: слишком рыжим уродился. А потому, вместо дипломатического мира, где надобно уметь, как считают многие, ходить по проволоке, он вскоре попадет в мир, находящийся за проволокой — да еще за колючей… Но об этом в свое время…

Пока же оба молчали: Саул выжидал, а Юра продолжал размышлять о несчастном большом Мишке, и рисовались ему вообще кошмарные картины: как они с Ниной заходят в кино… нет, лучше в кафе, а на дворе мороз градусов тридцать, и Мишка все ждет на улице в своей кепочке, и уже отморозил уши и пальцы на ногах, но с места не сходит, глядит на них через стекло витрины, а они сидят в тепле, склонившись друг к другу, как вчера в кино… Юра даже поежился, представив себя на миг на месте Мишки…

— Ну как? — спросил наконец Саул, посчитав, что пауза была достаточной, и, не удержавшись на достигнутом дипломатическом уровне, прибавил: — Не будешь теперь больше, а? Отлипнешь? Бросишь?..

Эти недвусмысленные глаголы отрезвили Юру, расставили все по своим местам. С чего это он должен бросать, наступать на горло своим чувствам? Если может, все еще только начинается?

Юра молчал. И тут прозвенел звонок. Они стали спускаться по лестнице.

— Так что ему передать? — спросил Саул уже не таким уверенным тоном: видно, понял, что произошел какой-то сбой.

— Я подумаю, — ответил сухо Юра и добавил, чтоб его не посчитали совсем уж бессердечным: — В общем-то, я понимаю Мишку… конечно… только все-таки… ну, и вообще…

На этом стороны разбежались по своим классам.

Строчу все это под Москвой, в Малеевке, в доме отдыха литераторов. Он называется «Дом творчества», однако мне всегда как-то неловко произносить это безвкусное, не вполне грамотное сочетание слов.

Но Бог с ними, со словами. Здесь находится сейчас много людей, никакого отношения к «творчеству» не имеющих. Их всегда тут хватает: знакомые и родственники различного начальства, врачи, юристы; бывают и донецкие шахтеры — уже не по знакомству, а по официальному соглашению.

А недавно сюда приехало несколько семей — с чадами, со стариками и старухами, — и это отнюдь не добытчики угля и не чьи-либо друзья-приятели. Это армяне из Баку и Кировобада. Их дома разорены, у некоторых сожжены, их самих выкинули с работы. Муж одной из женщин — азербайджанец; он не приехал с семьей: он в больнице. Его избили до полусмерти, когда он отказался развестись с женой-армянкой, уйти от семьи.

Они не сразу попали в наш дом отдыха, эти беженцы. До этого побывали в Армении, где для них ничего не смогли сделать. И здесь, в столице, никто ими толком не занимается, если не считать, что в Армянском представительстве выдают по полсотне рублей в месяц.

Мужчины ездят отсюда в Москву, ищут работу. Работа для некоторых есть, но нет жилья; или есть жилье, но при условии, что работник один, без семьи.

Свет не без добрых людей: в Малеевке для переселенцев собрали деньги, кое-какую одежду (они бежали в чем были); желающим предложили поработать в подсобном хозяйстве…

Но что дальше?..

И куда дальше?..

Вот они — плоды директивной дружбы народов и веселых межнациональных попоек под кодовым названием «Неделя» или «Декада искусства»; вон он — страшный урожай с полей, засеянных сорной травою словес о свободе и равенстве, о расцвете и дальнейшем улучшении… Вот они — ягодки, выросшие из цветочков утопической болтовни и обильно политые ядовитой слюною лжи.