Юрий Хазанов - Знак Вирго

Первого сентября Юра и отправился в эту школу: от Никитских — на 22-м или на 16-м трамвае. Позднее ему полюбилось ходить пешком — особенно, из школы: с племянником все той же Анны Григорьевны, Витей Фришем, которого перевели сюда из 110-й за недисциплинированность; с новыми друзьями — Колей Ухватовым, Андрюшкой Макаровым. Вот когда можно было, наконец, о многом поговорить без свидетелей, чего на уроках и переменах совершенно не успевали. Говорить же Юре хотелось все время и без перерыва — как их соседке Вере на кухне. Так он соскучился по настоящей дружбе.

В первый день занятий всех собрали сначала во дворе, где росли огромные тополя (они и сейчас там стоят — я видел), потом распределили по классам. Юра попал в один класс с Витей, в восьмой «Б», а Лена Азарова и Аня Балдина из его бывшей школы — в «Д». Все остальные были ему пока незнакомы, казались совсем чужими, как иностранцы, и очень взрослыми… Например, девчонка по фамилии Мишакова, рядом с которой он стоял во дворе: грудь у нее здоровенная, как у пожилой женщины, а она еще, он сразу приметил, нарочно ушила халат с боков, чтобы побольше запирало. Зачем это ей? Но лично Юре нравилось… А вон какая приятная, с толстой косой, нос вздернутый — прямо как у Тургенева в каком-то романе — зовут Катя Манопуло, из древних греков, наверное… Фамилия сразу вызывала в памяти распространенные тогда незатейливые рифмы-прибаутки типа: «Попандопуло — попа до пола» или «Титулеску — в попу стамеску»… Эта вот тоже ничего: нос маленький, тупой, короткая стрижка, а глаза какие красивые — большие и печальные — как у коровы. Лида Огуркова. Очень, оказалось, рассудительная девчонка. Юра часто потом возвращался с ней по Садовой после уроков — он любил разговаривать с Лидой, любил выслушивать ее разумные суждения о разных людях, вообще о жизни. (Но устроить собственную жизнь это Лиде, увы, не помогло: после школы многие годы опекала она детей своей спившейся сестры; сошлась с пожилым женатым; работала в регистратуре поликлиники за ничтожное жалованье…)

Юре повезло в этой школе: почти сразу появилось несколько закадычных друзей. Он еще больше сдружился с Витей, к ним присоединились упомянутые Коля и Андрей. Уроки были ему по-прежнему неинтересны, но дружеские отношения грели, захватывали — не хотелось, как раньше, под любым предлогом отлынивать от школы, наоборот: уже с вечера с нетерпением ждал следующего утра.

…Что они делали вместе, о чем говорили — разве вспомнишь? Никаких выдающихся событий за время их дружбы не происходило: им не случалось спасать друг друга от шайки вооруженных бандитов, вытаскивать из бурной реки или из горящего дома; смелость и благородство они могли проявить, и проявляли, лишь в малых делах: защищая честь друга от коварных и безжалостных нападок учителей, завуча, директора, нянечки, наконец; от клеветы и наветов со стороны какой-нибудь распоясавшейся девчонки или завравшегося мальчишки. Они были неразлучны на переменках; часто собирались у Коли в его комнатенке на седьмом этаже большого темно-серого дома на Садовой, где он жил с матерью и маленькой собачкой, которую редко (лифт в доме не работал), а может и вообще никогда не выводили гулять, отчего воздух в комнате приобрел устойчивый аромат, к которому, впрочем, быстро привыкали. Обычно, когда они вваливались туда после школы всей компанией, первое, что делал Коля, хватался за тряпку или газету, потом мыл руки и открывал форточку. Но это мало помогало. Хотя и не мешало дружескому общению — спокойному, на равных, без постоянного и стыдного опасения какого-либо подвоха, как то еще недавно было с Факелом.

Спокойствие — вот что обрел наконец Юра, и был так невообразимо рад, что прощал все грехи своей скучной школе, ее нелепым учителям, грозному директору Федору Федоровичу (по прозвищу «Федька Рощин, гроза слободки»), и сухой, педантичной (на самом деле, добрейшей души) Евгении Леонидовне, завучу.

(Кто скажет, почему директора школ измерялись всегда только по шкале «грозности»? Не есть ли в этом изначальная ущербность воспитательного процесса?.. Думаю, тут глубокие исторические корни: вожак обезьяньей стаи; глава полигамной первобытной семьи; предводитель племени дикарей; деспоты Ассирии и Вавилона, персидские сатрапы, синьоры средневековой Италии; грозные цари; великие вожди всех времен и народов — все они действовали силой, но не убеждением, унижали, но не возвышали, запрещали, но не разрешали. «Предводитель», «вождь» учебного заведения привержен тем же методам, и если ведет себя по-иному, это редкостное исключение из правил, вызывающее подозрение в глазах начальства и недоумение у подчиненных.