Юрий Хазанов - Мир и война

А лесничего, нашего знакомого, убили прямо во дворе: спутали его форму с офицерской. Офицеров, жандармов, полицейских, помещиков, я тебе говорил уже, забирали, чиновников тоже, и где они — неизвестно…

Да что, если все рассказывать, до утра просидим, а тебе на занятия завтра…

Что я делаю? Работаю. В райпотребсоюзе. Брат Михал тоже крутится… На хлеб с маслом пока хватает. Даже больше. Было бы масло… Живем, можно сказать, спокойно. Если сравнивать, конечно…

Но еще год назад… Разве такое можно забыть? Мы ждали, Россия поможет против немцев, а вышло что?..

Прошла зима… настало лето…

Как, все-таки, подпорчены мы угнездившейся в нас иронией — и это не единичное, не частное, а, я бы сказал, общественное явление: давнишняя, вполне естественная реакция на атмосферу лжи и обмана, в которой рождались, дышали, росли. Думаю, нынешняя грубость наша — в каком еще народе есть она в такой дозе: на каждом вдохе и выдохе, вместо запятых и точек! — грубость наша во многом того же происхождения: от беспомощного желания отодвинуть, оттолкнуть от себя жестокую безнадежную явь — показать ей, и себе, что не воспринимаем ее всерьез, можем легко расправиться с ней, изругав последними словами (заодно и самих себя), понасмешничав над ней.

Убежден, ни на одном земном языке не оскорбляют так упорно и часто Мать, не превращают производное от обыкновенного слова «блуд» в ругательное междометие, употребляемое чуть не после каждого слога, не иронизируют так грубо и безжалостно над собой, над обыкновенными вещами. Не требуется в других языках строить такую высокую защитную стену из грязной ругани, чтобы отгородиться от грязной жизни…

Да, леди энд джентльмены, ваше английское «fuck» супротив нашего «ёб твою мать» — все равно что «плотник супротив столяра», блядь буду!..

Итак,

Настало лето 1941-го года, а с ним и очередные экзамены.

Окончание третьего курса было обмыто в ресторане «Москва» на Невском — с Мишей, Саней, Димой, которые вообще не пили вина, а также с Вовкой Микуличем и Краснощековым, которые пили не меньше Юрия. Если не больше.

По выходным ездили примерно в том же составе за город: в Ораниенбаум и Петергоф, в Павловск и Гатчину. Глазели на парковую архитектуру, на дворцы и фонтаны и мечтали (все, кроме Сани Крупенникова — у него была раз и навсегда его Оля) познакомиться с какой-нибудь этакой, особенной, с которой или на всю оставшуюся жизнь, или хотя бы на одну ночь, но чтобы у нее все для этого было: и длинные ноги, и желание, и умение, и, главное, отдельная комната.

Впереди ждали каникулы, но перед ними еще летняя войсковая стажировка — в автомобильных частях. Юрий был рад, что откладывается отъезд в Москву: не привлекало снова торчать на даче, не хотелось и в городе — никуда не тянуло. Даже, казалось, померкло столь тщательно возводимое — в мыслях — здание дружбы: с Милей, с Соней, с… А больше почти уж никого не осталось.

Вскоре слушатели третьего курса стали разъезжаться на стажировку в войска. Вместе с Саней Крупенниковым и несколькими слушателями из другого учебного отделения, Юрию было назначено отправиться с Варшавского вокзала под Минск, в военный городок Ново-Борисов.

На пути туда чуть не на каждой станции видели они встречные составы из товарных вагонов, в которых везли не грузы и не скот, но людей и, сначала этого не было заметно, а потом поняли: под охраной. Кто-то объяснил: эстонцев выселяют в Сибирь — не всех, конечно, а тех, которые враги… И снова — в который раз — ничто не дрогнуло в их сердцах: нехорошо, разумеется, но, значит, так нужно в интересах государства… (Да и что поделаешь?.. Плетью обуха, как известно, не перешибешь. Лес рубят… и так далее…)

Но в том-то и дело, что ни о каком обухе, а тем более о плети и не думали — просто принимали как должное.

В автомобильном полку, куда прибыли, их разместили в солдатской казарме. Дел почти не было, заниматься с ними особой охоты ни у кого не наблюдалось. Поторчали в штабе полка, в штабах батальонов — ну, что там увидели? Писари пишут, начальники подписывают, печати ставят…«Разрешите войти?.. Разрешите доложить?.. Разрешите выполнять?.. Есть!..» Жара жуткая — за тридцать градусов…

Посмотрели на технику: автомашины, как одна, старые — «газики-АА» — почти все на колодках стоят — резину экономят; на ходу лишь несколько хозяйственных, а также учебные. На учебных и начали заниматься практической ездой вместе с новобранцами полка. Как-то вечером на неровной дороге Юрий чуть не перевернул машину, в кузове которой сидело с десяток бойцов, а также Саня Крупенников. (Видела бы его тогда милая Оля!) Но все обошлось благополучно. Лейтенант, сидевший с ним рядом в кабине, заорал: