Дэвид Гилмор - Что сказал бы Генри Миллер...

Он туда и уехал. Я тогда, помню, подумал, что в девятнадцать лет люди так и поступают. По крайней мере, Джеси знал, что Майкл Кертис снял две концовки «Касабланки» на тот случай, если одна не сработает. Хоть это должно было помочь ему выжить в нашем мире. Теперь никто не сможет меня упрекнуть в том, что я позволил сыну уехать беззащитным.

Впервые голубая спальня на третьем этаже дома в китайском квартале опустела. Как будто в одночасье кто-то высосал все жизненные соки нашего жилища. Но позже — недели через две после отъезда Джеси — мне это даже стало нравиться. Не было больше вечного бедлама на кухне, на ручке дверцы холодильника не появлялись грязные пятна от пальцев, никто в три ночи не топал по ступенькам на третий этаж.

Время от времени сын звонил домой, как будто ненавязчиво исполнял не очень приятную обязанность. С деревьев облетела листва, вода в озере стала очень холодной, но с работой все шло отлично. Да и в остальном все тоже неплохо складывалось — он с Джоэлом (так звали друга-гитариста сына) уже сочинил кучу песен. Джеси по ночам заворачивался на катере в одеяло и смотрел на звезды, а приятель его бренчал на гитаре. Может быть, они снимут себе на двоих квартиру, когда вернутся в город. А на выходные к ним однажды приезжала Хлоя.

Как-то раз (когда велосипедисты снова ездили в перчатках) позвонил телефон, и я услышал голос Джеси. Его голос дрожал, как у человека, заблудившегося в настоящем, который шел по льдинам, выскальзывающим из-под ног.

— Меня только что бортанули, — сказал сын.

— С работы выгнали?

— Нет. Хлоя. Она меня отшила.

Они постоянно ругались по телефону (из-за его бессмысленной жизни, друзей его неудачников — Хлоя их называла «официантами и грузчиками в аэропортах»). Кто-то после этого бросал трубку. Обычно перезванивала она. (Такое случалось и раньше.) Но после последнего разговора она перезванивать не стала.

Прошло несколько дней. На третье утро — в ярком солнечном свете, когда листва деревьев отливала медью, — он проснулся в полной уверенности — как будто видел это в кино, — что она нашла себе другого приятеля.

— Я позвонил ей на сотовый, — продолжал Джеси. — Она не ответила. Было восемь утра. — Не лучшее предзнаменование, подумал я, но ничего сыну не сказал.

Он звонил ей весь день из кухни в ресторане, оставил несколько сообщений на автоответчике. Позвони мне, пожалуйста. Я оплачу междугородние переговоры. Пока он пытался дозвониться Хлое, его убежденность, эта его уверенность разрасталась во всем его существе как чернильная клякса, как ощущение того, что происходит что-то очень серьезное; Джеси казалось, что он попал в такую передрягу, в которой раньше ему никогда не приходилось бывать.

В конце концов, ближе к десяти вечера Хлоя ему перезвонила. Она говорила из какого-то шумного места. В трубке звучала музыка, слышались приглушенные голоса. Где она была? В баре, наверное, каком-нибудь.

— Она звонила тебе из бара? — не удержался я от вопроса.

Джеси спросил ее, что случилось. Голос его при этом срывался от волнения.

— Нам надо с тобой кое-что обсудить, — сказала она ему так, будто говорила со случайным прохожим.

Ни к чему не обязывающие слова. Причем, как ему показалось, она произнесла их, прикрыв трубку рукой и одновременно заказав у бармена мартини. Без всяких обиняков Джеси сразу же перешел к сути дела (он всегда поражал меня этой своей манерой).

— Ты хочешь, чтобы мы расстались? — спросил он.

— Да, — ответила Хлоя.

Тут он допустил серьезную промашку — повесил трубку. После этого стал ждать ее ответного звонка, из глаз его катились слезы. Он ходил из угла в угол, меряя шагами гостиную в том коттедже на севере, не сводя взгляда с телефона. Он вслух что-то говорил, обращаясь к ней. Но телефон молчал. Тогда он сам перезвонил ей.

— Что у нас происходит? — спросил он Хлою.

И тут она сыграла свою роль. Она много об этом думала, сказала девушка, и решила, что они друг другу не подходят. Она молода, ходит в университет, перед ней открываются «прекрасные служебные перспективы». Она выдавала ему одно затертое клише за другим, причем все это было произнесено новым тоном девушки, обреченной идти по пути жизненного успеха. Джеси и раньше подмечал у нее такие интонации, но теперь у него уже не возникало желание ее за это придушить — теперь он начал ее бояться.

— Ты пожалеешь об этом, Хлоя, — сказал он.

— Может быть, — беззаботно проговорила она.

— Если это так, можешь считать, что меня в твоей жизни нет.