Дэвид Гилмор - Что сказал бы Генри Миллер...

Как будто вдруг оборвалась якорная цепь (и не можешь точно вспомнить, где ты был и что делал), и внезапно замечаешь, что мысли твои вдруг снова стали твоим достоянием. И кровать больше не пустая, а просто твоя — твое место, где ты можешь спать, читать газету или… Господи, так что же я собирался сегодня сделать? Ах да, ключ мне надо сделать от входной двери! Точно.

Как мне добиться, чтобы Джеси дошел до такого состояния?

Бросив взгляд на соседних пассажиров (со своего места поднялась молодая женщина, которая ела картофельные чипсы из пакетика), я заметил, что Полы в вагоне уже нет. Она вышла на предыдущей остановке. Не без доли удивления я понял, что на некоторое время вообще забыл о ее существовании — мы вместе миновали темные туннели, когда наши мысли были заняты чем-то другим. Что мы — причем я был уверен, что это относится и к ней, — уже привыкли с безразличием относиться к присутствию друг друга, и уже через пять минут наши мысли снова занимали обычные будничные дела. Как могло так случиться? Почему? Странно. Пожалуй, именно это слово здесь самое правильное. Но даже эта мысль пеня почти тут же перестала занимать. Уже когда я шел по платформе, катя велосипед, мне вдруг бросилось в глаза, что у той девушки с картофельными чипсами на зубах были ортодонтические скобки. Она ела с открытым ртом.

Как-то раз Джеси проснулся до полудня, и я решил отметить это событие просмотром фильма «Доктор Ноу» — первой картины о Джеймсе Бонде. Я попробовал объяснить сыну тот восторг, который вызвали фильмы о Бонде, впервые вышедшие на экраны в середине 1960-х годов. Они тогда казались на удивление цивилизованными, изысканными, но отнюдь не целомудренными. Когда зритель очень молод, кинокартины порой оказывают на него своеобразное действие — он воспринимает зрительные образы более непосредственно, чем взрослые. И относится к ним так, как в более зрелом возрасте уже относиться не может.

Когда я теперь хожу в кино, мне кажется, я обращаю внимание на массу разных вещей: на мужчину, который о чем-то говорит с женой через несколько рядов от меня; на кого-то, кто доел воздушную кукурузу, смял пакет и выбросил его в проход. Я слежу за тем, как отредактирован текст диалогов, подмечаю недостатки и ошибки посредственных актеров. Иногда, когда показывают сцену со многими статистами, я задаю себе вопрос о том, все ли они настоящие актеры, нравится ли им быть статистами или их гложет зависть к тем, кто играет ведущие роли? Так, в самом начале «Доктора Ноу» в сцене, происходящей в центре связи, играет молодая девушка. Она говорит там всего пару предложений, и больше я ни в одной роли ее никогда не видел. Я спрашиваю себя о том, что происходит потом со всеми этими статистами в массовках, участвующими в съемках приемов и балов, — как потом складывается их жизнь? Или они перестают сниматься и меняют профессию?

Такие вопросы, такие мысли отвлекают меня от фильма. В былые времена можно было рядом со мной стрелять из пистолета, но даже это не нарушило бы напряженного внимания, с которым я следил за разворачивавшимися передо мной на экране событиями. Я возвращаюсь к старым фильмам не просто, чтобы снова их посмотреть, а в надежде на то, что ко мне вернется то же чувство, с которым я смотрел их когда-то в первый раз. (Это касается не только кино, это относится ко всей моей жизни.)

Джеси поднялся на нетвердых ногах по ступеням крыльца. На дворе снова стоял ноябрь, еще несколько дней — и моему сыну исполнится восемнадцать лет. Как же так получается? У меня возникло такое ощущение, что мы празднуем его день рождения каждые четыре месяца, как будто время подгоняет меня большой метлой к могиле.

Я спросил Джеси, как прошел у него вечер. Да так, ничего особенного, все вроде бы в порядке. Заскочил к приятелю. Вот так. К какому приятелю? Пауза.

— К Дину.

— Что-то раньше ты мне ни про какого Дина не рассказывал.

— Просто кореш один.

Кореш? (Иногда, когда слышишь странные выражения, так и подмывает вызвать полицию.) Сын, очевидно, понял мое состояние по тому, как я на него посмотрел.

— И чем вы там у него занимались?

— Ничего особенного мы не делали. Так, телевизор смотрели. Скучновато было.

В его ответах звучала странная интонация, которая казалась помехой тому, чтобы высветить что-то лишнее на экране радара, чтобы не дать пришпилить на булавку бабочку разговора. По тротуару прошла женщина, лицо которой состарилось до времени.

— Ей бы волосы надо покрасить, — заметил Джеси.