Астра - Малый тезаурус

Исаак, готовясь зарезать сына, испытывал сладострастие убийства по приказу свыше, от послушания и безнаказанности. Федор Михайлович, оцените!

Возле церкви две женщины просят у К. милостыню, а одеты лучше нее.

Русское созерцание, отвлекшись от вселенских грёз, кинуло взгляд на образцы западного искусства и по их приемам создало образ своего осознания. Получились Пушкин, Толстой, Мусоргский. Потом включилось в общественное движение и тоже превзошло всех. Что-то дальше.

Ах, как мы говорили все века! Гул народного говора из старых сказок доносит золото этой речи.

Зашел в топучее болото, огряз до колен.

Вры одни, сказки-то.

А тут — на-поди! — остров явился.

Жестоко ударились, земля простонала.

Куда ворон костей не залетывал.

А дрязгу этого не рассказывай, чтобы старуха не болела душой.

Эка сила хочет во мне быть!

Сердце у самой так и ощипнуло.

Сшибите мою старую избу и поставьте каменный дом.

А кони-то, кони! Чудо да и только! И сыты, и статны, и на ногу резвы.

А уж известно, чего баба захочет, то и сделает.

— Что хочешь — деньги или доброе слово за ковер? — Доброе слово.

— Как будем царевну судить? — Усовестим словом и живите себе.

— Жаль дворец золотой оставлять. — Катай по стенке, все в яичко скатаешь.

Кормил Жар-птицу три года, выпустил. — «Обманешь — не прощу». Вернулась.

А вот целые кусочки.

В прочих деревнях так ли делают старухи, у холодного-голодного новостей спрашивать! Ты меня накорми-напои, в баньке выпари, на постель повали, тогда и спрашивай.

Кустик, а его ветром качает, а его ветром качает. — Спроси про меня, спроси про кустик… — Этот кустик — твоя судьба, как дойдешь до него, он перестанет мотаться и качаться.

Здравствуй, царевич, куда тебя Бог несет, по воле али по неволе? — Добрые молодцы по неволе не ездят. Не волею и не неволею, а своей охотою.

Королевна спрашивает у царевича: «Чем себя поблагодарить велишь?» «Поцелуй меня, красна девица!» Королевна не устыдилася, прижала его к ретиву сердцу и громко-громко поцеловала, так, что все войско услышало. А дома все дочиста отцу рассказала. Свадьба была веселая, все кабаки и трактиры на целую неделю были открыты для простого народа безденежно.

В стародревние годы, в старопрежние в некоем царстве, не в нашем государстве случилось одному солдату у каменной башни на часах стоять. Башня была на замок заперта и печатью запечатана, а дело-то было ночью.

Дощечка в пруду на воде. На нее села ворона, дощечка поплыла. Вороне не понравилось, она слетела. От толчка дощечка поплыла обратно… Их мир. Как сквозь собственный шум войти в его тишину?

На детской площадке мальчик обидел девочку. Плач, крик. И вот поднялась со скамейки старшая девочка, привела обидчика и стала их мирить.

— Взялись мизинцами. Повторяйте: мирись, мирись и больше не дерись.

Успокоились и побежали играть. Старшая девочка. Как ощутила ответственность старшей?

В кабине грузовой машины, которая подвозила меня на дачу к сыну, разговорилась с молодым водителем.

— Какая вчера гроза была отличная, правда?

Он помолчал.

— Гроза? А я-то где был? А, я спал…

Видно, спал по пьянке и теперь жалел, что пропустил грозу.

Птенец между оконным стеклом и сеткой, детское пронзительное «цвирк, цвирк!». За окном мятущаяся мать. Пришлось отодрать кусок сетки, протянуть к нему руку. Он закричал от ужаса, ткнулся носиком в угол от последней беды. Отнесла его в траву. Мать не видит его на земле, вот увидела, подскочила. Он разинул клюв: «С-р-р-р! Есть давай!». Она отлетела нервно на ближнюю ветку, глаза иголками, вся обстругалась перьями. Не понимает, глупый, барахтается, пушистый, с хвоста на клюв, с хвоста на клюв. И… перелетел к ней. Спустя время смотрю из окна, на ветке спокойно сидит какая-то птица. Какое счастье — спокойная птица!

Гуляли с мужем в осеннем парке, по аллеям, усыпанным яркой листвой кленов, лип, берез. Мы — красивая пара, все любуются. У спуска к водохранилищу, у гранитной лестницы на широких перилах сидели пожилая женщина и ее внук, молодой человек, и тоже смотрели, как мы подходили. Она улыбнулась мне, как улыбаются благородные дамы.

— Который час? — спросил молодой человек.

— Десять минут второго.

— А по-польски это было бы пш-пш-пш.

Я посмотрела на них. Михаил Бакунин пришел на память.