Сьюзен Баркер - Сайонара

Мураками-сан предложил мне присесть и по интеркому велел секретарше принести кофе. Мураками-сан восседал в кресле из красного дерева. Стояло ясное утро, и за его широкими плечами солнечные лучи рикошетом отражались от металлических поверхностей небоскребов.

Я выражал свое беспокойство, а Мураками-сан в глубокой задумчивости слушал: он прикрыл глаза и ушел в себя, обхватив рукой подбородок. Через пару секунд после окончания моей речи его глаза снова блеснули.

– Такахаре-сан повезло, что его коллеги так заботливы, Сато-сан, – произнес он. – Мы не должны также исключать возможность того, что Такахара-сан бежал, прихватив с собой деньги фирмы. Работа у него нелегкая, а Гавайи предлагают бездну развлечений для одинокого бизнесмена…

Мураками-сан улыбнулся сам себе, словно припомнив что-то личное.

– …однако прежде чем заявлять, что он исчез, мы должны подождать хотя бы неделю. Уверен, скоро он с нами свяжется. Хотя, должен заметить, перспективы его дальнейшей работы в «Дайва трейдинг» представляются мне весьма туманными.

Вот это да! Ты можешь поверить, что такой высокопоставленный руководитель отнесся к исчезновению работника столь легкомысленно? Мураками-сан поднес чашку с дымящимся кофе ко рту и улыбнулся. Глаза его – влажные и красноватые – явно нуждались в глазной мази. Не обращая внимания на то, что свежесваренный кофе был обжигающе горяч, Мураками-сан сделал большой глоток. Когда он поставил чашку на поднос, я заметил, что она наполовину опустела.

– Со всем уважением к вам должен заметить, что, хотя я знал Такахару-сан всего восемь месяцев, он всегда производил на меня впечатление прямого и открытого человека. Он не станет бросать работу, не сказав никому ни слова, – проговорил я. – Мы в бюджетном отделе не сможем спать спокойно, пока не узнаем, что он жив и здоров.

Мураками-сан откинулся на кожаную спинку кресла.

– Вы меня убедили, господин Сато, сегодня после обеда я лично извещу полицию. Возможно, они свяжутся с коллегами в Гонолулу… а тем временем я подыщу ему замену.

– Спасибо, – ответил я, довольный, что мне удалось убедить его.

– А сейчас, к сожалению, я должен готовиться к послеобеденному совещанию.

Я поклонился и принес извинения за причиненное беспокойство. Улыбающийся Мураками-сан проводил меня до двери.

Вернувшись в офис, я объявил, что Мураками-сан обещал найти замену для Такахары-сан. Новость вызвала всеобщий вздох облегчения, а практикант Таро от избытка чувств исполнил победный танец банзай. Я так и не понял, чему он так обрадовался. Пока все вокруг носились по офису сломя голову, Таро продолжал бездельничать. Запах, который сегодня исходил от нашего практиканта, заставил бы тебя держаться от него шагов за двадцать. Похоже, ночь Таро провел, плескаясь в бочке с виски, после чего заснул в огромной пепельнице. Чтобы сохранить в офисе рабочую атмосферу, я тайком одолжил мальчишке чистую рубашку и полотенце из моего шкафчика и отправил его в ванную, наказав не возвращаться до тех пор, пока он хорошенько не отмоется карболовым мылом. Во второй половине дня мы ожидали посетителя с завода «Мицубиси», поэтому я не хотел, чтобы в офисе пахло, как в пивной.

Таро никак не мог приступить к исполнению своих ежедневных обязанностей. Я слушал, как он рассказывает госпоже Хатте о том, что прошлый вечер провел в компании с Мураками-сан. Похоже, Мураками-сан решил найти нового протеже, чтобы наставлять его в науке кутежей до утра. Хотя кто-кто, а Мураками-сан должен бы понимать, что в такое напряженное время мы нуждаемся в каждом сотруднике, поэтому совсем негоже спаивать практиканта.

Хотя моя работа была далека от завершения, я покинул офис в восемь часов. Подобную халатность мне пришлось допустить по просьбе доктора Икеды. В последний раз, когда я пришел на прием, он велел мне не задерживаться на работе позже восьми. Когда я попытался рассказать доктору Икеде о критическом положении, сложившемся в «Дайва трейдинг», он резко прервал меня и заявил, что для того, чтобы преодолеть болезненное пристрастие к работе, мне необходимо пересмотреть мои жизненные ценности.

Это рассердило меня.

– Болезненное пристрастие – совершенно недопустимое определение, – заявил я ему.

Какое право он имеет приравнивать меня к алкоголикам и гнусным наркоманам, которые шатаются по задворкам квартала развлечений? Однако доктор Икеда невежественно полагал, что рабочий день не должен превышать десяти часов.