Андрей Волос - Предатель

— Стараюсь. Уже даже обещают выписать.

— Было бы неплохо. Не век же в дурке сидеть…

— Что это? — спросил Бронников, имея в виду свернутый в трубку журнал у него под мышкой.

— А вот полюбопытствуйте.

Раскрыв, предъявил какие-то причудливые мозаики.

— По-английски кумекаете?

Бронников смутился.

Добиваться подробностей Шегаев не стал, растолковал по-русски.

Оказалось, то, что было подано в научном журнале как чрезвычайно любопытное открытие американского математика, ему было известно прежде.

Причем давно — даже до ареста.

Игорь Иванович увлекся рассказом, говорил ярко. Подробности вспыхивали, оставляя после себя долго гаснущее зарево.

Бронникову казалось, что он не о чужом слушает, а вспоминает свое. Свое, но очень давнее, крепко забытое.

Дом на Селезневке… немощеный двор… третий этаж, зеленая дверь.

Вот как было!..

— Князевы? — в какой-то момент встрепенулся он. — Игорь Иванович, вы сказали: Князевы?

— Князевы, — кивнул Шегаев. — А что?

— Погодите, это уж не те ли Князевы… Господи, это уж не дядька ли Ольги Князевой, к которому она в Москву приехала?!

— Вашей Ольги Князевой?

— Ну да! Она ведь перед войной два года в Москве провела, в медучилище. И пока общежития не получила, жила у дядьки!

— Два года перед войной — следовательно, с тридцать девятого?

— Ну да. Или с тридцать восьмого.

— Не знаю, Гера… К тридцать восьмому меня там уже давно не было.

Ключ скрежетнул, дверь открылась.

Вошедший поставил портфель на стул у двери, потоптался, снимая плащ и пристраивая его на прибитую к беленой стене трехкрючковую вешалку.

Повел носом и помянул нечистого; потянулся к форточке, толкнул.

Воздух в комнате сразу ожил: дальние гудки, гул, едва слышный звон трамвая, веселое постукивание капель по карнизу смешались с запахом талого снега, мороси, мокрого железа, застарелой табачной вони.

Вошедший брезгливо вытряс содержимое пепельницы в корзину (уборщица, судя по всему, не заглядывала; пришлось даже маленько умять вчерашние бумаги). Со стуком вернул на место и, пошарив в кармане пиджака, бросил рядом пачку сигарет «Пегас».

Спички и прежде там лежали — рядом с полупустым графином, на горло которого, заменяя штатную стеклянную пробку, был нахлобучен стакан.

Минуту или две сидел, неспешно растирая ладонями лоб и виски. Потом звякнул ключами, наклонился вправо, щелкнул замком сейфа. Извлек и положил перед собой пухлую папку. Снова щелкнул, запирая. Ключи сунул в обратно в карман.

Задумчиво глядя в серое окно, вынул сигарету. Сунул в рот, погонял языком туда-сюда. Так же не глядя чиркнул спичкой. Пустил клуб, сделал две глубокие затяжки. Сигарета повисла в углу рта. Щуря правый глаз от сизого дыма и отчего-то медля, рассеянно рассмотрел коробок. На зеленой этикетке в левом верхнем углу было написано: «День работника леса». В правом нижнем — «Древесину народному хозяйству!». Между двумя этими надписями наискось валилась прямоствольная береза, а непосредственно из пня тянулась новая поросль, тонкая былка которой была оснащена пятью нефактурными листочками.

Бросив спички, снова затянулся — теперь уже не так порывисто, — положил сигарету в ложбину пепельницы и взглянул на часы.

Медленно струя дым из узких ноздрей, начал развязывать тесемки.

Раскрыл.

Папку принесли вчера из техотдела, и он сунул ее в сейф, не поглядев.

Но, собственно, и рассматривать особо нечего, все как обычно: бумага желтоватая, довольно толстая; нижний и верхний край — неровные: работал резак, а то и ножницы; короче говоря, результат использования спецтехники (машины рулонного типа РЭМ): светокопировальная копия машинописного оригинала.

Захватив большим пальцем левой руки правый край пачки и то пропуская сразу десяток страниц, то пролистывая одну за другой, просмотрел вчерне, обращая внимание на особенности рукописи.

В целом она выглядела довольно неряшливо. Судя по всему, машинописная лента служила третий срок; неудивительно, что в светокопировальной копии многое и вовсе едва читалось. Кое-где в оригинале то замарано сразу две или три строчки, то, напротив, вписано от руки на верхнем поле (вписанное обводилось пузырем, как бы выдуваемым из нужного места); в нескольких местах целые абзацы, обрамленные неровным прямоугольником, должны были следовать стрелке, указывавшей их истинное месторасположение.

Имели место также одно или два рукописных примечания: отмеченное звездочкой слово требовало прочтения звездочкой же отмеченного разъяснения (рукописного, внизу страницы под неровной чертой).