Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

Солнце совсем уже поднялось из-за леса.

По воде гонялись друг за дружкой две нескладные водомерки.

Убегавшая была чем-то похожа на меня.

— Курить охота.

— Ага.

— Чего??

— Да ничего, шучу я.

— Гляди у меня.

— Стро-о-о-огий!

— Ага.

— Но смешной…

Смешной, коза. И непутёвый…

До меня дошло, что эта рыбина — первое за весь год моё реальное участие в прокорме. Да и та наполовину. Кто знает, вытащил бы я её один, нет?..

Непростые, девонька, времена тебя ждут, если сама ещё не сообразила.

— Оголодаешь ты со мной, хозяйка.

— Да брось, — хмыкнула она. — Это-то дело наживное. Охотиться ты, что ли, не научишься? В два счёта. Просто тебе оно не нужно было, вот и…

Нет, нет, нет, нет, только не начинай!..

— …нашёл тоже из-за чего! Да мы на одних бабкиных припасах…

Прекрати, милая, прекрати это! Ты сейчас не успокаиваешь, а как раз наоборот.

— …да я сама тебя научу. Разок вместе сходим, и не хуже Тимки будешь…

Нет, я утоплю её!

— …ну вот если бы я рисовать начала или, не знаю, стихи бы у меня получались, ты бы за меня лишний раз посуду не помыл, что ли?

— Лёльк! — на сей раз серп угодил прямиком туда, где всего больнее. — Да ведь никакой я не писатель!

— Ну и чего орёшь? — удивилась она. — Знаю я.

Вот, значит, как столбняк начинается…

Что значит ору? В смысле, что значит — знаешь???

— Что значит знаешь? Я же фигурально…

— Нет, ты правда, что ли, думаешь, что я ещё чего-то про тебя не понимаю? — спросила она так, что я понял: понимает. И, может, даже побольше моего.

И чего бы ни рассказывали о сердце — будто расположено посерёдке — оно болит слева.

А вот где гнездится женская логика — этого так никто никогда и не угадает.

— Слушай, а кто же ты тогда вообще, а?

— Сам не знаю, — и взгляд мой столкнулся с мёртвым взглядом валяющегося на траве фореля. — Дохлятина и самозванец… Прячусь за свои листочки, чтобы посуды не мыть.

— Так ты что же, — такого ужаса я не видел в её глазах с самого нового года, — не писал, что ли, никогда раньше?

Ух ты, прелесть моя!

— Как это не писал: кучу книжек выпустил… А уж неизданного сколько! Да вот беда: в книжках моих, как я теперь понимаю, не было ни интересного, ни нужного кому-нибудь, кроме меня самого… Вообще, я всегда это понимал. А теперь вот чувствую, что готов сотворить нечто этакое — уже для всех… А никого не осталось. И получается полная ерунда: пишу, а зачем…

Она всегда умела слушать.

Терпеливо и совершенно неподдельно, со всем отпущенным ей, таким детским ещё, интересом. Это было замечательно — первая женщина обновлённой земли обладала уникальным даром слушать мужчину. И я готов был боготворить её за одно только это.

Коль уж на то, второе и последнее, на чём прокалывались её предшественницы — так это на упрямом мешании мне боготворить их…

— …понимаешь? это ведь трагедия… Все вокруг меня всегда были чем-нибудь да заняты. В завтрашний день глядели, по службе росли, деньги добывали. Или воровали — тоже, кстати, занятие не из самых непыльных… Ну чего там ещё: жилья добивались, набивали его мебелью, техникой, шмотками, безделушками всякими, неважно чем — главное, что целенаправленно, со смыслом… Крутились, в общем, как белки. И не потому что так уж им всё это нравилось, а просто чтобы понятно потом, на что лучшие годы ухнули… Да: детей растили! Учили, устраивали, тем же жильём обеспечивали… А пенсии подходили — на дачи мотались, какой-нибудь крыжовник обрывать, а нет — просто хватали палас, тащили во двор и лупили по нему выбивалкой, правильно?.. И только я один скоротал жизнь, ни о чём этом, суетном и мелочном, не беспокоясь. Считал себя выше… Аз есмь писатель, и отвалите!.. А ты говоришь кто… Нет никто и звать никак…

— Тоже мне трагедия, — буркнула она, дождавшись, пока замолчу. — Трагедия, это когда родные умирают. Или когда болеет кто так, что вылечить нельзя. Вот это трагедия. А ты просто взрослел.

— Не понял?

— Взрослел, говорю, — и улыбнулась. — Для меня.

Силы небесные! Она-то когда успела повзрослеть? И умом, и ухватками, и телом вон даже, ты просто не заметил, не до того тебе было. За какие-то раз, два, три… за какие-то пять месяцев из дитятка в барышню. Да в какую! Сотню любых рядом поставь — умоет, глазом не моргнёт…

А для тебя как неделя прошла, если не меньше…

Или время тут и впрямь шутки вытворяет? Её — бежит, твоё — ползёт. Причём её бежит всё бойчей, а твоему с каждым днём труднее ноги переставлять…