Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

Да у меня и мыслей-то отродясь не возникало…

Наконец: я, что ли, выпроводил Тимку?

Вах! Тебе бы в суд с этой речугой: не виноватый я! она сама пришла…

Выпроводил — нет, выжил — ты.

Или ты когда прежде пальцем шевельнул, чтобы заполучить женщину? Всё, что делал — терпеливо и коварно ждал, пока она (они) сама на шею не бросится. И четверть века срабатывало безотказно — ну нету для них тряпки красней равнодушия! И одна за другой бросались как миленькие. И ты мнил себя победителем, не понимая главного: даром заполученное так же легко и потеряется. И жизнь учила, учила, и так ничему и не научила тебя. И, сам не заметив, ты снова расставил прорву капканов, в один из которых — в тот самый силок! — и угодила бедная девочка, самостоятельно двинувшая ногой по придерживавшей его с одного конца подпорке. И всё это никуда не годится, и только показывает, как глуп был в любовных делах бедный Гумберт — настоящий отец Долли…

Я знавал неестественно нормальных людей, не одолевших «Лолиты» и до середины: книжка виделась им надуманной, нарочитой и до скучного однообразной.

Наверное, почивший мир справедливо было разделить на тех, кто дочитал и кто не смог…

«Вот и всё, что есть у тебя в смысле девственности, милашка моя?» — и это скучно?..

«Расскажите мне про Бальзака, сэр, правда ли, что он так замечателен?..»

Память у меня скверная. Даже на стихи. А оттуда всплывало целыми кусками:

«…она находилась в прямом фокусе моего накалённого добела гнева…» — ну просто с ума просто сойти! или:

«…и издала звук вроде «ых!», прикрыла глаза и упала в кресло, звездообразно раскинув руки и ноги…» — Звез-до-об-раз-но! — ых же, до чего хорошо…

«…ах, отстань от меня, старый павиан! Христа ради, прошу тебя, отстать от меня наконец!..» «отстань — отстать» — как можно было не дочитать?!

А все эти молочно-бледности, янтарно-карести, гранатово-красности, тускло-чёрности, шоколадно-бурости — ну неужели не прелестно? Не знаю, уважаемые присяжные женского и мужеского полу, просто не знаю…

И пальцы мои опять потянулись к её челке, и я заметил это уже в самый последний момент, о продолжении которого и грезил минутой ранее.

Да что же я делаю-то, нелюдь?

Кисть себе, что ли, вспороть и на крови поклясться, что ни за что…

— Мммммммммм? — она открыла глаза и потянулась так, что тысяча хрящиков где-то там хрустнула, повибрировала и стала на место. — С добрым утром…

И поцеловала меня в нос — томно-томно (Томка!) и сладко-сладко (сама). И совершенно верно истолковав моё потешное, наверное, смятение, прошептала:

— Тшшшш… Это я просто так… Вон ведь как хорошо. Видишь? Полнолуние ему мешает…

Ну ясен пень так просто. От избытка. Как будто у меня его нехватка! Э! Э, а ну-ка отодвинулся от неё по-быстрому! И понезаметней. И фэйс попроще сделай.

Что же ты натворил, Владимир Владимирыч!

И как же ты-то опростоволосилась, Лёль!

— Прос-то так, — повторила она, выпорхнула из-под рухляди, сунула ноги в шлёпки и уже с порога: — Ну и чего глазами хлопаем? Пошли домой, симулянт.

— …я чего-то позабыл совсем: а медведь-то где?

Мы сидели на крыльце. На той, может быть, самой ступеньке, где сидела она когда-то с Тимкой.

Где-то в печи бурлил чугунок с картошкой. Где-то далеко-далеко топали прочь принесённые в жертву нашему странному настоящему и ещё более сомнительному будущему мальчик с собакой. Где-то на душе скребли кошки. У меня — точно скребли…

— Какой медведь?

— Ну, который кинулся.

— На кого?

— Так на тебя…

— На меня? Ты чего это?

— Ну как же: он на тебя, а я ещё тогда… А Тим его потом пристрелил…

— Ты сейчас о чём вообще?

А недоумевал как раз я: зачем скрывать-то?

Может, это как с Тимкиным исчезновением связано, и сказка про прогнала всего лишь сказка?

Да нет, с какой стати…

Он же завалил его! На моих глазах.

— Лёль? Подожди: я прекрасно помню…

И пересказал триллер с появлением косолапого, опуская, разве, детали нашей с ним, громко говоря, схватки. Она слушала меня как федеральное собрание свежего президента. Как мы когда-то Деда — со всем подобострастием. И когда закончил, ограничилась коротким:

— Н-да… Говорила я Тимке: зря он эту сому гонит, — и тут же: — Ха! Сомогонщик! Прикольно, да?

— Ты хочешь сказать, что…

— Я хочу сказать, пить надо меньше, вот я чего хочу сказать…

— Не понял! А это тогда откуда?

И, задрав рубаху, продемонстрировал бок с затягивающимися уже следами стремления жизнь за неё отдать.