Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

— Эге! А жирно ему не будет?

— А чего жирно: патриархи по шестьсот с лихом себе позволяли, и ничего.

— Это ты про которых?

— Это я про библейских, Тима. А ты у нас вроде как в будущих патриархах числишься. За тебя! — и наткнулся на Лёлькин шалый взгляд. — И за то, чтобы всё у вас было хорошо. И сейчас, и потом.

Они переглянулись так, что я понял: тост в яблочко.

Мы с юбиляром приняли по махонькой, Лёлька чокнулась чаем с вареньем, и все потянулись за лакомством — ряба вышла что надо!..

Охотников на привале видели? — перовских — ну вот: точно про нас картинка. Налопались, разлеглись-расселись и базлали второй уже час.

— Не думал, что вот так буду отмечать, — разглагольствовал Тим. — Кстати, здорово. Ну, если не вспоминать о… ну, сами понимаете…

Мы понимали. Просто на смену истеричному трауру пришла вялая печаль. Типа, ну да, ну а чего ж теперь… Я предложил накапать и не чокаясь. Было поддержано.

— …одного не могу понять, — именинник был разговорчив, как никогда, — почему только дети бегают? Чем взрослые лесу не угодили? Ну ты ладно, ты не в счёт…

— Ага, у нас теперь всё наоборот, — нашлась Лёлька. — Ты патриарх, а он трудный подросток.

— А вы меня усыновите ещё.

— Это как пойдёт, — сважничал Тим и снова накапал.

— Всё, мужики, последняя, — порешила Лёлька, заткнула ёмкость и сунула под лавку.

— Как скажешь, хозяйка!

Мужики… хозяйка… Это уже что-то новенькое. Такими я их ещё не знал. Ну этот-то чином проникся — понятно: когда, как не нынче, а тут ещё и на грудь принял. Но малая-то, малая! — гляди-ка, хлопочет, кусочки ему поаппетитней выбирает — без попы. Неужели спят уже, мерзавцы?..

— …и ещё, — Тима просто-таки разобрало, — это одни и те же всё время носятся или разные? Я тут погнался за ними, бегу, а сам думаю: ну и чего щас? Хватать и допрашивать? И что он мне ответит…

— Ты подкарауливал их, что ли?

— А думаешь, зачем я целыми днями по лесу таскаюсь?.. Короче, бежал, бежал — надоело. И только остановился, гляжу, а следом ещё штук пятнадцать нагоняют. Ну и видок у них, я вам скажу…

— Ты говорил, — подтвердила Лёлька.

— Вот я и думаю. Может, напутал Дед? Какие же мы последние, если вон их сколько?..

— Да нет, Тим, эти ребятишки не совсем люди, — я торжествовал: мы наконец-то были вместе и говорили не о ерунде, а о том, что действительно не шло из головы. — Лес ведь не просто деревья из земли. Он сложно устроен. И нам с ним ещё разбираться и разбираться. И беглые, похоже, особая его часть, ни на что другое не похожая. Как грибы — и не растения, и не животные… А ещё есть на свете зверушки — лемминги. Проще говоря, мыши полярные, мохнатые такие. Неплотоядные, кстати: мхом, лишайниками перебиваются. Но прожорливые, сволочи — чуть не круглые сутки хомячат, за день два своих веса съедают. Те ещё, в общем, проглоты. А кроме того плодовиты черти, что твои кролики: одна леммингиха трижды в год по дюжине детёнышей может принести.

— Как крысы, — брезгливо вставила Лёлька.

— Так вот когда их распложается больше чем нужно, принимаются они жрать всё подряд, даже ядовитую траву. Жрут и мрут. А то с отчаяния на песцов нападают, которые как раз ими и питаются. Для сравнения: волка зайцы загнали и дербанят, — и я тут же представил себя волком, а Тимку с Лёлькой зайцами. — И вот смолотят они всё вокруг и мозгами своими мышиными догоняют, что пищу надо искать где-то ещё. И тогда — одиночки по жизни — сбиваются в стаи. Огромные. Как саранча. И прут галопом куда глаза глядят. Долго и без остановки. Через ручейки поуже переправляются без проблем, а вот настоящие реки им не по плечу. И выглядит это со стороны круче выбрасывания китов на берег. Явление до того загадочное, что получило даже специальное название — массовое самоубийство леммингов. Хотя понятно, что никакое это не самоубийство: передние-то, может, и тормознули бы, но на них напирают и опрокидывают. А за теми уже свои задние. Хочешь, не хочешь, плыви. Никого не напоминает?.. Так вся стая на дно и уходит. Говорят, жуткое зрелище…

— Ты сам видел? — снова поморщилась Лёлька.

— Да нет, откуда, читал… Но я всё к чему: когда они себя вот так изводят, песцы с голодухи уходят из тундры в леса, на юг. А совы полярные вообще яйца класть прекращают, чуя, что не прокормят птенцов. Временно, конечно, но прекращают… И только человек — в голод, в смуту, в войну, когда угодно, в любых условиях — не перестаёт продолжаться. Давай-ка фанфурик…

— Ну я же сказала…

— Давай-давай. Теперь точно по последней…