Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

Уснувшему Менделееву примерещилась таблица, Маккартни — Yesterday, Мэри Шелли — Франкенштейн, Стивенсону — Джекил с Хайдом, а морфинистке же Анне Карениной — то и дело (цитируем Льва Николаича: чуть не каждую ночь) групповуха с обоими сразу Алёшами — мужем и Вронским…

Вот тебе и с четверга на пятницу…

Вот тебе и в руку, в летнюю ночь и в душу мать!

Библиотека отрыгнулась мне тысячекратно — мне снился звездолёт аннунаков. Нас, то есть. И было нас на том звездолёте никаких не тринадцать, а шестеро: Тимка с Томкой, Лёнька с Лёлькой да мы с Антохой. Причём, глядя на двойника, я сильно подозревал, что это не я на него смотрю, а наоборот — уж больно он был я…

Летели мы видимо на Землю и видимо всё с той же поперек горла уже стоящей миссией: обжить и населить. Зачем на борту молодёжь, сомнений не вызывало: девчата вышивали по рубке в фатах поверх скафандров. Отчаянно довольные и в явном предвкушении. Для чего в экипаж назначили меня с клоном, оставалось загадкой.

Похоже, от её неразрешимости и начался припадок.

Я вдруг взялся скакать по рубке, пытаясь сорвать с девчачьих голов невестины наряды. Меня трясло и вело вразнос от внезапного осознания, что ничего этого теперь не нужно. Что никакие Лёлька с Томкой не Евы — всё равно ведь не от них пойдёт род людской. Что коли уж мы пришельцы, так пришельцами быть и надо, и весь этот фарс с игрой в парочки кощунствен. В каковой связи я решительно настаивал на дальнейшей, а ещё лучше пожизненной непорочности девочек, а заодно и мальчиков. Я орал, что богам следует вести себя поплатоничней, что хватит уже животных вольностей. Что ладно вы двое, большие, а маленьких-то зачем за собой тянуть? Что глаза б мои не глядели. Что если так, давайте меня вообще катапультируем, потому что нет больше никаких сил участвовать в этом скотоложстве, в смысле присутствовать при нём, попуская и поощряя дальнейшим своим молчанием…

Девочки хныкали и цепляли тюль обратно на головы. Напуганный Лёнька ревел вместе с ними. Тимур продолжал вести корабль, делая вид, что его лично эта безобразная истерика не касается. Антоха шумно потягивал чай с лимоном и глядел на меня бесконечно скорбно и сострадательно.

И если четверо юных были несомненные боги, то из нас двоих богом был он один…

Когда они разбудили меня, уже вечерело.

Главное, открываю глаза: сидят передо мной, как эти, на корточках и хихикают:

— Вы чо? — не понял я.

— Да мы тебе тут это…

И суют, понимаешь ли, в нос каждый по яйцу. Крашеному!

— Не то чтобы Христос вот так уж прямо и воскрес, но…

— Тимк? Так ты сегодня, что ли, именинник?

— Не без этого.

— Вот ведь как с бухты-то-барахты…

— Ой да не беспокойся ты, у нас вон и торт припасён, — кивнула Лёлька на столик.

Припасённый торт был сооружён по всем пасхальным канонам — типа низенького кулича и глазурью залит (да уж, кур они вчера потрясли основательно). А главное — чудо-десерт был утыкан двумя десятками малюсеньких свечечек отчаянно кустарного производства. Ох ты, Лёленька наша Лёленька, цены тебе нету.

— Только сначала надо сказать воистину воскрес и поцеловать во все щёки, — продолжала бесценная. — Ну? Давай: Христос воскрес, воистину воскрес!

И подставила свои пухленькие. И я неловко пригубил — в ту, и в другую, и опять в ту.

— Теперь его, — велела она, потирая ланиту, которой досталось дважды.

— Мы лучше потом, — отшутился Тим, а я вспомнил разговор на чердаке и догрузил:

— А то ещё понравится…

— Да ну вас, клоуны!

— Ну ладно, ладно: на, — смилостивился Тимка и сам троекратно обнёс мои щёки целованием.

На такое я рассчитывал меньше всего. Думал до лобызаний — хотя бы и ритуальных — мы с ним ещё не сроднились.

— А сами чего ждёте?

— А мы уже, — отчиталась Лёлька и тут же затараторила: — Вставай давай, умывайся иди и всё остальное, у нас шашлык готов, иди, говорю…

Шашлык был тоже куриный: прямо за дверью доходили над жаром нанизанные на веточки куски одной из наших ряб, напомная прошлогоднюю гулянку, но я прогнал нехорошие мысли и двинул умываться и всё остальное.

Вернулся прямиком к столу, устроенному тут же, на траве. Подрумянившаяся дичь (хоть и домашняя, а — дичь) уже перекочевала в миску. А на скамеечке поджидал незабвенный штофик из погребка, наполовину ещё не пустой.

— Ну чего: за тебя Тимур, — сказал я. — За двадцать за спиной… не путаю?

— Вообще-то за девятнадцать пока…

— Ну, это не меняет… И за лет, скажем, сто девятнадцать наперёд.