Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]

Вздох людской толпы может произвести куда больше шума, чем дыхание стада буйволов. Мюррей учтиво отринул помощь четырех любезно протянутых рук. „Нет, нет, большое спасибо, со мной все в порядке“. Будет ли он говорить? Пока нет. Он выпил воды, его пальцы дрожали. Мужчина, вытирающий пот со лба носовым платком, выглядит гораздо старше своих лет. В головах всех делегатов стучала одна и та же мысль: „О, пожалуйста, говорите, товарищ Мюррей, говорите!“ Я никогда раньше не видел, чтобы столько людей разом кусали свои кулаки, но, как это ни странно, все они получали наслаждение от напряжения, которое испытывали. Казалось, доктор готов был заговорить. Но нет, нам пришлось еще немного помучиться. Не обращая внимание на волнение, которое он сам разбудил своими словами, Мюррей проглотил одну капсулу эфира, а потом и другую — они были предназначены для того, чтобы наполнить новым воздухом легкие гения. И вот теперь наконец он заговорил:

— Вопрос, сформулированный товарищами с Марса, состоит в следующем. Они сказали: „Мы действительно способны поразить врагов революции нашим страшным оружием. Несмотря на наш предельный пацифизм, несмотря на то что мы уже 1000000000000006 лет назад запретили военно-промышленный комплекс, пролетарская солидарность может подвигнуть нас на создание межпланетного военного флота“.

Мюррей высоко поднял раскрытые руки. У него было только два глаза, но его взгляд следил за всеми делегатами. Он завершил свою речь:

— Марсиане, однако, добавили вот что: „Но имейте в виду: прежде чем Марс начнет свою военную кампанию, земляне должны ответить на один вопрос — их ответ необходим, ибо этого требует справедливость. Вопрос заключается в следующем: готово ли человечество принять благую весть революции?“

Тут Мюррей повторил вопрос марсиан уже от себя лично, направив на нас вопрошающий взгляд, суровость которого соответствовала гениальности доктора:

— Готово ли человечество, товарищи? Готово ли оно? Марс ждет от нас ответа.

Тишина. Какая тишина! Своей новостью доктор Мюррей смог достичь того, что не удалось полиции всех плутократий, взятых вместе: заткнуть рты революционерам всего мира. Тихое покашливание и стук острых каблучков журналистки, которая спешила к выходу, только подчеркивали общее оцепенение. Все молчали до тех пор, пока в глубине зала не поднялась рука человека в черном пальто. Не знаю, принадлежала ли эта рука рабочему, полиграфисту или интеллигенту, да, наверное, это и не имеет значения. Он тянул вверх палец, как школьник на уроке, и, получив разрешение доктора Мюррея, сказал:

— Ваше сообщение, товарищ доктор Мюррей, привело нас в изумление и поразило до глубины души.

Говоривший замолчал на миг, словно потерял ход мысли, но тишина длилась только несколько секунд. Неожиданно голос взволнованно произнес:

— Однако будьте добры прояснить нам одну важную деталь. Эти ваши товарищи-марсиане, кто они такие? Анархисты или коммунисты?

Обитатели хутора всегда слыли людьми рачительными и неукоснительно исполняли традиции. Старший сын всегда наследовал все имущество, второго отправляли в Таррагону учиться на священника, а третьего — в Сарагосу, в военную академию. Четвертый сын, который всегда оказывался лишним, отправлялся в Барселону, чтобы вести там праздную жизнь и транжирить свою часть наследства.

Была на хуторе и другая традиция, не столь распространенная в тех краях: никогда не трогай леса, не ходи в лес. Заруби себе на носу, ни за что в лес не ходи. И как это часто происходит с разными обычаями, какими бы глупыми они ни казались людям, никто не пытался узнать причину запрета. Традиции всегда зиждутся на отсутствии вопросов. Однако, как это часто происходит с настоящими добрыми традициями, всегда находится какой-нибудь человек, который их нарушает. И вовсе не случайно таким человеком обычно оказывался сам наследник: этот хутор был не простым хутором, а особенным. Дом поставили лицом к лесу, к тому самому дремучему лесу. Таким образом, фасад дома смотрел на плотную стену из сосновых стволов, тогда как остальные хутора были обращены в сторону полей, которые обрабатывали их обитатели. Каждый наследник старался отвоевать хоть чуточку земли у леса. При этом он всегда (всегда!) непременно передавал запрет следующему поколению. Но всегда (всегда!) денежные интересы возобладали над традициями, и лес с каждым новым поколением владельцев хутора потихоньку уменьшался в размерах, пока наконец не превратился в крошечный островок чахлых сосенок. Вокруг простирались нивы, но обитатели хутора по-прежнему называли это место лесом или лесочком.