Владимир Митрофанов - Кемер в объятиях ночи

Глядя на них, Григорьев украдкой пощупал жирную складку и у себя на боку, огорчился и решил вообще ни на какие полдневные закусоны категорически не ходить.

У сестры Григорьева был кот Мурлян, который не знал меры в еде, поэтому съедал столько, сколько ему давали, а потом блевал или поносил. И люди такие тоже есть. Вот им категорически нельзя брать систему „все включено“.

Так как женщины по одиночке на юг не ездят в принципе, то Галина Михайловна тоже приехала с подругой. Та, кстати, была вполне нормальная тетка, однако, имевшая некоторые хронические заболевания, о которых рассказывала всем желающим. Все свои заболевания она считала следствием тяжелого стресса в подростковом возрасте, в частности ранней любовной трагедии: в двенадцать лет она полюбила мальчика, и расставание с ним вызвало у нее тяжелейшие переживания, в ходе которых она даже пыталась покончить с собой. После этого стресса она впала в период сонливости, который длился, наверное, лет десять, если не больше. В этот период она вышла замуж, и он, этот период сна, продолжался еще несколько лет в период замужества, а потом вдруг прошел.

— Я много времени потеряла в юности, — говорила она, — мало, где была, мало любила, поскольку постоянно хотела спать. Пребывала в постоянной сонливости и спячке. Я помню, когда и замуж уже вышла, муж что-то мне говорит, а я сижу рядом и засыпаю. Возможно, это была невыявленная болезнь щитовидной железы, которая позже прогрессировала. А теперь после лечения я чувствую себя значительно бодрее, чем в юности.

Тогда же, в юности, с ней случилась и еще одна серьезная неприятность. Когда ей было семнадцать лет, она вдруг почувствовала боли в низу живота. Мать, предполагая, конечно же, аппендицит, отвела ее к хирургу. Тот диагноз аппендицита снял, сказав, что это воспаление придатков и девочку надо немедленно отправлять на лечение в областной центр к гинекологу. Мать испугалась это сделать, потому что направлять девушку в гинекологическое отделение означало, что с дочкой что-то не так, типа аборт, и в их маленьком городке это было чревато распространением слухов. Поэтому она лечила ребенка антибиотиками дома, что возможно, это и стало причиной того, что у дочери никогда не было детей. Вообще ничего в жизни, что она планировала, у нее не сбылось: хотела быть драматической актрисой, а всю жизнь танцевала, хотела много детей, а осталась бесплодной, ни за что не хотела выходить замуж за моряка, а вышла как раз за него, правда за капитана.

Полураздетый народ сновал туда-сюда. Григорьев от нечего делать рассматривал на телах татуировки. Помнится в Тунисе на пляже было довольно много татуированных европейцев, причем у одного немца в возрасте лет уже за пятьдесят от сплошных татуировок нормальной кожи на правой руке да и не было видно — конечность даже казалась синюшной, будто его исколотили дубиной, наверняка это вредно, левая же рука была еще более менее чистая. Был там и мужик годами уже к шестидесяти с седыми кудряшками даже у него на дряблом животе были иероглифы и еще серьга в ухе. Григорьев так и не понял, откуда он, из какой страны, Язык был похож на немецкий, но не немецкий — может быть, голландский. Трезвым его за все время никто не видел. Он даже на море не ходил, а с утра до вечера сидел в баре у стойки, как приклеенный.

И все это время Григорьев продолжал непроизвольно выискивать глазами Ирину. Он чувствовал, что сходит с ума. Буквально прошлой весной у него был схожий эпизод сексуального безумия. Однажды он ехал по эскалатору и увидел очень красивую молодую женщину. С ним что-то произошло. Неожиданно для себя он вдруг подошел к ней и сказал: „Девушка, выходите за меня замуж!“ Некоторое время она удивленно смотрела на него, потом сказала: „Я не против, но не так же сразу!“ Они вышли из метро, посидели в кафе, потом пошли домой к Григорьеву. Метро закрылось, мосты развели, нужно было как-то устраиваться ночевать. Наташа, так звали девушку, колебалась. Григорьев же напрямик предложил ей спать вместе — устроить первую брачную ночь, но потом все-таки разложил кресло-кровать. Она сначала легла туда, а потом сама пришла к Григорьеву, они провели эту ночь в любовных играх, но утром все было уже не так, как вечером, а потом вообще знакомство расстроилось. Григорьев связывал неудачу с тем, что у Наташи была подруга-лесбиянка, которая препятствовала их встречам и так постепенно все сошло на нет. Была ли сама Наташа лесбиянкой или она была колеблющейся бисексуалкой, Григорьев так и не разобрался. Григорьев потом решил, что в силу своей врожденной натуры она была сторонница традиционного секса, но та ее подруга была активная лесбиянка, причем влюбленная в Наташу и совращала ее, наверняка к ней лезла в постель и заставляла заниматься с ней сексом. А замуж Наташа хотела выйти как раз для того, чтобы избавиться от этой двойственности, но не хватило ни сил, ни желания. Григорьев, впрочем, этот разрыв не особенно-то и переживал. И не один раз так уже было у Григорьева, да наверно и у многих: вспышка чувства, когда кажется — вот оно то, что искал — и затем снова спад: ошибка. Это чувство было просто фантомом, возникшим в поисках мечты: идеальной любви. Однако это довольно яркое и запоминающееся событие его жизни, и он не жалел об этой встрече.