Анатолий Гаврилов - Берлинская флейта [Рассказы; повести]

Закрыть окно, глаза, открыть газ.

Завернуться в тряпье на полу, уснуть, не проснуться.

Она включает отопление, музыку, зажигание, скорость, фары, свет, мчится машина по ночному городу туда, где флейтист будет дуть мимо флейты, пианист будет стучать гвоздем по черному дереву, далее будут вина красные, белые, зеленые, голубые и черные в виде угольных брикетов в корзине у подтопочной дыры на рассвете, на полу, в незнакомой местности.

Этой шапке уже четверть века.

Они продолжают движение по серой гофре февральской степи.

К Георгию приехали земляки. Они тоже художники. Они рисуют грузинские мотивы поточным способом, краски еще не просохли, уже есть клиенты, а сейчас немножко поужинаем: горы зелени, мяса, рыбы, специй, веселые голоса, затейливые тосты, жизнерадостность и самовлюбленность — сбежал, долго бродил под моросящим дождем.

Ночная музыка моря, запасных путей, разбитых вагонов, разлагающихся трупов.

Прогулки по городу и за городом доставляют удовольствие, морщины разглаживаются, тонкие запахи ощущаются, различаются — даже прослезился.

Нет, он не пьет, а если пить, то поезд входит в правое ухо и выходит в левое.

Произведения скульптора котируются.

На смену бледному дню является мрачный вечер, и бледный день, дрожа от страха, не может сдать смену своему сменщику, так как нечего сдавать.

Солнце светит в окно, птица поет, листьев на дереве четыреста сорок восемь, двадцать три из них желтые, бетономешалка пока молчит, пчела преждевременно выползает из своего домика и теряет сознание при виде черных полей и лесов с остатками снега, сесть на пол и гудеть без повышения и понижения, глоток вина на несколько минут отправит к блеску ног ее на склоне холма бывшего порохового склада, картины на стенах, их много, и вся эта грузинская ностальгическая тема давит, душит, а звонкий смех двухлетней Катарины раздражает.

Белая проволока в зеленой траве. Стакан когда-то принадлежал подполковнику. Энергичный инвалид и пьяные девушки в весеннем лесу. Жгуты и ленты. Солома и битум. Ткань и дерево. Дубляж орнамента ковра на оконном стекле. Живет во впадине бывшего кирпичного карьера. Домик, виноградник, цветы. Кладбище над головой, то есть живут они ниже уровня старого, тесного городского кладбища. Хоронить там уже нельзя, но хоронят, гробы на гробы, кости на кости, многоэтажное кладбище, и черные стенки крайних гробов давлением выдавливаются к краю карьера, и теперь коричневая стена карьера похожа на комод с многочисленными ящиками.

Его унижают, бьют, но он старается не унывать, недавно совсем убили, и теперь он самый веселый на кладбище.

С наступлением темноты активизируется работа кладбищенского телеграфа, телетайпы стучат и стучат, короткие слова теснятся и сталкиваются, до рассвета нужно успеть сообщить нечто важное тем, кто еще там, наверху, а те тоже торопятся сообщить что-то свое, линии перегружены, информация идет по корням, камням, стволам и стеблям, тысячи голосов идут противоположно басу, нисходящая секвенция в коде, острая неустойчивость, отклонения, ложная реприза, недосказанность, недоговоренность, незавершенность — рассвет, конец связи.

При определенных условиях алмаз превращается в говно, но и говно при определенных условиях способно превратиться в алмаз.

Мешок лекарств. Выпить их сразу. Негр принес бутылку водки. Тень слева. Тень справа. Это стекло, подумал я, глядя на стекло. На набережной никого. На набережной никого, подумал я. Сейчас будем слушать музыку. Но это чревато детонацией. Лучше, пожалуй, уйти. Неизбежность. Неотвратимость. Несоответствие. Ушел. Он обиделся.

Луч карманного фонарика в туманный вечер. След на снегу от ржавых полозьев. Неудовлетворенность обновкой — слишком мелкая клетка. От локального к универсальному. Ему все нравилось в ней. Он был счастлив. Он спросил. Она взглянула. На полтона выше. На полтона ниже. Послали навестить усопшего, прошел мимо, вышел в поля за гаражами. Время простит. Уже простило. Женщина с красными волосами. Женщина с белыми волосами. Женщина без волос.

Она роется в старых тряпках, чихает от пыли, он лежит на диване и смотрит в створ ее раздвинутых ног, в пах. Пошел снег. Граппа ему понравилась. Приемосдатчица поддала и уснула на ящиках. Ветер стряхнул листья, и они полетели. Зажглись фонари на другом берегу, и свет отразился в воде и в ее глазах.

Там степь, забор, высоковольтное оборудование, стол, стул, клеенка, ветер, эксгибиционист за окном.