Алан Силлитоу - Бунтари и бродяги

Мамаша Джима была высокой женщиной, настоящей шестифутовой великаншей, — и к тому же сущей мегерой. Она держала дом в безукоризненной чистоте и вдоволь потчевала Джима пудингами и тушеной бараниной с луком и картошкой. Она была «целеустремленной женщиной», то есть обычно добивалась, чего хотела, и твердо знала: то, что она хочет — правильно. Ее муж умер от туберкулеза почти сразу после рождения Джима, и миссис Скафдейл была вынуждена пойти работать на табачную фабрику, чтобы получать деньги на жизнь себе и сыну. Она работала до седьмого пота уже давно и делала все возможное и невозможное, чтобы свести концы с концами, когда жила на пособие по безработице. Надо отдать ей должное: у Джима всегда был выходной костюм на воскресенье, который смотрелся намного лучше, чем у прочих парней нашего двора. Но тем не менее он был довольно низкорослый, хоть и питался лучше нас всех: когда мне было всего тринадцать, а ему — двадцать семь, мы были с ним одного роста (тогда мне показалось, что он перестал расти). В тот год началась война и Джима не взяли в армию из-за плохого зрения, и его мамаша была очень рада, потому что ее муж во время Первой мировой попал под газовую атаку. Мы тогда тоже жили, как нам казалось, в роскоши, потому что на нашем столе каждый день были джем (правда, слегка подпорченный) и говядина. Джим остался со своей мамашей, но мне кажется, что в конечном итоге это оказалось даже хуже, чем если бы он пошел на войну солдатом и его там укокошили бы фрицы.

Почти сразу после войны Джим здорово всех нас удивил: он надумал жениться.

Когда он сказал об этом своей мамаше, у них начался такой скандал, что крики были слышны по всему двору. Она даже не видела эту девушку, и это, вопила она, было хуже всего. Подумать только, он гулял тайком от нее, а потом нежданно-негаданно сообщил ей, что решил жениться! Неблагодарный! И это после всего, что она для него сделала, после того, как она положила все свои силы, чтобы поднять его на ноги, одна, без отца! А как она за ним смотрела! Только подумайте! Нет, это трудно представить! Конечно же, Господь должен ее услышать! Дни напролет она уродовала свои пальцы на станке для упаковки сигарет, приходила домой до смерти уставшая, но все же готовила ему обед, штопала штаны и убирала его комнату. И как она только все это вынесла?! А что он сделал сейчас, вместо благодарности?

«Украл ее кошелек? — спросил я себя в тот момент, когда она прервалась на мгновение, чтобы перевести дыхание. — Заложил простыни, а деньги пропил? Утопил ее кошку? Срезал цветы в горшках ножницами?» Нет, он пришел домой и сказал ей, что собирается жениться, только и всего.

О нет, она закатила скандал не из-за того, что он решил жениться: ведь любой молодой человек должен когда-нибудь обзавестись собственной семьей, а потому, что перед этим он даже не привел свою невесту в дом и не показал ей. Почему он не сделал этого? Он что, стыдится собственной матери? Уж не думает ли он, что она недостаточно приличная женщина для того, чтобы познакомить ее со своей невестой? Или он стесняется привести ее в этот дом, хоть там проводится уборка каждый божий день? (Вы бы слышали, как она произнесла слово «дом» — у меня просто кровь застыла в жилах!). Может быть, он стесняется своей квартиры? Или наоборот, он стыдится собственной невесты? Она что, женщина определенного сорта? Нет, здесь кроется какая-то тайна. Но во всяком случае, это очень некрасиво с его стороны. Нет, Джим, ответь мне, разве так поступают с родной матерью? Ни один бы сын не совершил ничего подобного!

Она на минуту перестала орать и стучать кулаком по столу, а потом залилась слезами. «Красиво же это с твоей стороны, — говорила она, рыдая, — после всего, что я вытерпела, после всех моих трудов, после того, как я водила тебя в школу, когда ты был малышом, а потом кормила досыта овсянкой и ветчиной, перед тем, как ты шел играть в снежки, надев пальто, которое, между прочим, стоило дороже, чем у всех остальных детей во дворе, потому что их папы и мамы пропивали свои пособия по безработице…»

(Да, она на самом деле говорила все это, я слышал, потому что подслушивал в безопасном месте. Но между тем я готов поклясться здоровьем, что мой папа никогда не пропивал ни гроша из своего пособия, а между тем мы едва не голодали…)

«А подумай о тех днях, когда ты болел и я приводила к тебе врача, — продолжала причитать она. — Подумай об этом. Но мне кажется, ты слишком эгоистичный, чтобы думать о тех лишениях, которые я вытерпела ради тебя!» Потом она перестала плакать. «Я думаю, ты просто из уважения должен был сообщить мне, что ты хочешь жениться и начал ухаживать за девушкой».