Элла Фонякова - Хлеб той зимы

Однажды среди ночи я проснулась от беспорядочного шума. Дядя Коля поспешно открывал ключом дверь. Горела коптилка. Через потолок коромыслом перегнулась огромная папина тень. Голос тети Сони звучит хрипло, испуганно.

Она быстро, часто спрашивает:

— Оля? Оля? Что ты? Ну, что ты? Оленька? Пульс? Где пульс? Федя?!

Папина тень молниеносно перемещается в сторону буфета. Там спрятан полученный вчера декадный паек.

— Масло! Скорее!

Я еще толком ничего не могу понять спросонья, скована внезапным тоскливым страхом. Но при слове «масло» срываюсь со своего матрасика и ныряю в буфет. Ведь я лучше всех знаю, где здесь спрятан крошечный брусочек сказочного лакомства. Могу его найти не только с полуоткрытыми, но и с абсолютно закрытыми глазами!

Тетя Соня разжимает ложкой мамины, судорожно сжатые зубы и вместе с папой запихивает ей в рот скользкий желтый комочек.

Проходит одна томительная страшная минута, другая… Наконец, мама делает губами еле заметное движение. Глотает! Жива!

Тетя Соня плачет в своем углу. Отец долго сидит на стуле подле мамы, то и дело вытирая глаза краешком простыни. Вечно у него нет носового платка.

Утром мама слабо улыбается нам, просит попить, осторожно поворачивается на бок. Мы счастливы.

— Все-таки я гениален! — хвастается папа. — Никто другой про масло бы и не вспомнил. Я открыл новое лекарство — подействовало безотказно!

После этого чудодейственного исцеления маму выхаживаем всей коммуной.

Дядя Саша выхлопотал для нее «усиленное питание». Три раза в день я хожу к Пяти углам в душную подвальную столовую, где по особой справке мне выдают пшенную кашу, иногда заправленную маргарином, а вместо хряпы — маленький катышек из конины. Он называется очень изысканно — тефтель. Мамин рацион я складываю в поллитровую баночку и бережно несу домой, все время опасаясь поскользнуться и упасть на мостовую.

Дома отец разогревает кашу, приговаривая:

— Сейчас наша милая мать получит царский обед! В этой столовой замечательно готовят. Мне рассказывали. Сам Рабиндранат Тагор не отказался бы от такого обеда!

Почему Рабиндранат Тагор? Кто такой Рабиндранат Тагор? Логика в папиных остротах, как всегда, отсутствует.

Маму шутка тоже раздражает. Видимо, поэтому она решительно, хотя еще очень слаба, чтобы сердиться, отклоняет отцовские услуги.

— Что за болтовня? Меня Ленка покормит.

— Ни за что! Я сам!

— Нет, Ленка. Так мне хочется. Не спорь.

Когда я на пластмассовом подносике приношу маме тарелку с едой, она тихонько говорит мне на ухо:

— Загороди меня от папы спиной. Так. Теперь наклонись. Ниже, ниже.

Теперь скажи «А».

— А!

Тефтель из конины мигом оказывается у меня за щекой. Папа, чуя недоброе, крутится неподалеку, стараясь заглянуть через мое плечо.

Чтобы усыпить его бдительность, мама причмокивает губами:

— Та-та-та, как вкусно! Тагору такие биточки и не снились.

Папа доволен. Меня терзают легкие угрызения совести.

Где-то ближе к весне я снова стала ходить в школу. На сей раз не в подвальную, а в настоящую большую ленинградскую школу. В ней, одной из немногих в районе, вдруг возобновились занятия.

Рослая, вся какая-то узкая учительница, в очках, с «кичкой» волос на затылке, представилась нам:

— Ребята, у меня очень трудное имя-отчество. Я сейчас напишу его вам на доске крупными буквами: НЕОНИЛА ЗЕНОНОВНА. Мы тут же окрестили ее Крокодилой Семеновной. Крокодила была близорука, рассеянна, часто забывала, что она задала на дом. За малейшую провинность она наказывала — выгоняла из класса. Мне нравилась эта «эвакуация». Можно было спокойно обойти все пять этажей школьного здания, заглянуть в промерзший гулкий актовый зал, про который я думала, что там совершаются гражданские акты (слова эти попадались мне в книгах), сунуть нос в пустой химический кабинет, заставленный запыленными предметами черной магии, пошляться по вестибюлю.

В школе нетоплено, как и везде, поэтому на уроках мы сидим в пальто, ватничках, шубейках. Учительница мужественно приходит на уроки в синем костюме с широкоплечим мужским пиджаком. Но видно, что внизу у нее «поддето». Самый скверный момент — начало первого урока. Действует санитарная комиссия. Надо раздеться и предъявить ей нижнюю рубашонку. Вши, конечно, есть у многих, почти у всех. Тут же, усевшись за парту, надо их вылавливать, уничтожать, а потом опять «предъявлять» бельишко. Ох, и скверная процедура! Посиневшее тело дрожит мелкой противной дрожью, никак не просунуть ногу в штанишки, пуговочки у лифчика-жилетки не застегнуть негнущимися пальцами. А тут еще насмешки мальчишек…