Когда мы очутились менее чем в полете стрелы от единорога, девочка, отвернувшись, чтобы не видеть чудища, не пожелала идти дальше и обхватила мои ноги, пытаясь меня остановить. Она прижималась ко мне с рыданиями и горячими мольбами, которых я не мог разобрать. С пересохшим ртом я пытался на ее языке втолковать ей, что для девственницы единорог безопасен, но пока я подбирал слова, земля содрогнулась от жуткого грохота. Подняв глаза, я увидел, что единорог мчится на нас — вроде бы рысью, но куда более тяжелой, нежели лошадиная. Голову он опустил вниз, как делают горные кабаны, когда собираются всадить свои клыки в обидчика. Но я стоял стеной, не шелохнувшись, свято уверенный, что, приблизившись к нам вплотную и обнаружив девственницу, единорог успокоится, сомлеет и не посмеет нас тронуть.
Только вот вышло иначе. Животное протаранило нас своим рогом, подбросило изуродованные тела в воздух кошмарной мордой и пронеслось дальше, намереваясь, как это свойственно быкам, повторить забег. Я грохнулся оземь без чувств, уже зная, что впереди ждет сон, подобный смерти, но, перед тем как меня окончательно покинуло сознание и поглотила тьма, успел еще смутно расслышать сигнал боевого рожка и крики „Энрике! За Энрике и Кастилию!“. Арбалетчики спешили на помощь.
Очнулся я распростертым на траве. Рука немилосердно болела, и все тело будто побывало в жерновах. Открыв глаза, я увидел фрая Жорди, тщательно меня обследующего, и лица Андреса де Премио и остальных, и безутешно плачущего Черного Мануэля. Позже мне рассказали, что юная Адина погибла, что единорог не посмотрел на ее чистоту и невинность, а фрай Жорди добавил, что всегда подозревал: девственница должна быть белокожей и светловолосой, как Богоматерь, иначе толку от нее никакого. Но, узнав, что донья Хосефина утратила свое девство, он приучил себя верить, будто любая девица сойдет (ведь мудрейший Плиний в своем трактате о единорогах не дает на сей счет точных указаний) и, если повезет, в негритянских селениях для нас отыщется подходящая. Только вот случиться такого не могло, ибо грехи наши, увы, заслуживают самого сурового наказания. Тем не менее единорог добыт и умерщвлен. Когда он напал на нас, арбалетчики утыкали его стрелами, уподобив дикобразу, и зверь, сделав несколько шагов, испустил дух. Поразительно, что стрелы, попавшие ему в спину, где шкура прочнее всего, вошли едва ли на половину ладони, словно вонзились в крепкое оливковое дерево. Зато другие, угодив ниже, пробили сердце.
Потом мне принесли показать рог чудовища — он был толще и короче бычьего, и не столь острый, и изнутри весь плотный, точно зуб, сделанный из кости вроде слоновой, только более грубой и шершавой. Когда рог протянули мне, я попытался приподняться с земли и взять его, но почему-то лишь одна рука послушалась меня, а левая так и осталась прижатой к туловищу. Фрай Жорди объяснил, что единорог сильно повредил эту руку, в ней сломана кость, и мне наложили деревянную шину, чтобы она срасталась. Тут у меня все поплыло перед глазами, и я снова лишился чувств.
Много дней фрай Жорди кормил меня лепешками из муки и крови, давал орехи кола для облегчения боли, от которых меня посещали очень странные видения, поил разными зельями и травами, сбивающими жар. Все думали, что я умру, но я выжил, хотя рука никак не заживала, наоборот, чернела, гнила и воняла падалью. Оценив положение, фрай Жорди решил, что лучше будет ее отнять. Для этого меня напичкали орехами кола, отчего я погрузился в беспробудный сон, и затем ту часть руки, что была сломана, отрезали, а рану прижгли прокаленным на огне ножом.
Но все это мне известно только по рассказам, ибо после того, как я потерял руку, лихорадка охватила меня с удвоенной силой, неделями ко мне не возвращалось сознание, и смертельный исход уже казался предрешенным. Однако Господу было угодно, чтобы со временем я пошел на поправку, и рана затянулась, и жар начал спадать, и жизнь вернулась ко мне. Хоть и остался я калекой, едва стоящим на ногах от истощения, но выкарабкался — наверное, потому, что должен был поведать миру эту историю. И наверное, лучше бы я умер тогда.
Так прошло две недели, и к дню святого Андрея я уже оправился от слабости, а мои товарищи ворчали, изводились от нетерпения и пребывали в скверном расположении духа, так как есть было нечего — мяса охотники приносили совсем мало. В этих местах водились сплошь единороги, да слоны, да порой львы, а это не та добыча, которую разумно преследовать даже с оружием в руках. Антилопы и козы встречались куда реже, и такие пугливые — почуяв человека, бросались наутек резвее, чем ото льва. Поэтому, только я стал осознавать действительность и вновь обрел рассудок, мы втроем собрались на совет, где и постановили: теперь, когда мы раздобыли рог единорога, долг перед повелителем нашим королем требует без промедления возвращаться в Кастилию. Но никто не сомневался в том, что снова преодолеть тернистый путь, стоивший нам стольких жертв, будет отнюдь не просто, и если бОльшая часть отряда погибла на этом пути из-за невзгод и превратностей судьбы, то остальные, обессилевшие и лишенные подобающего снаряжения, точно сложат голову по дороге обратно, и останется королевское поручение невыполненным, и все труды окажутся напрасными. С другой стороны, фрай Жорди утверждал — и мы ему верили, — что земля круглая, а значит, если двигаться дальше на юг, то довольно скоро (учитывая, сколько уже пройдено) мы должны выбраться к христианским странам — возможно, к королевству пресвитера Иоанна, которое, по слухам, населяют не то негры, не то мулаты, обращенные в веру Христа. А уж там нам наверняка помогут короли и знатные мужи, ведь найти общий язык с единоверцами куда как проще. Они направят нас в Кастилию, снабдив надежными проводниками, и, кроме того, мы сможем ночевать в монастырях, где добрые люди не откажут путникам в пище и милосердии, узнав, что им довелось выстрадать. Такой план пришелся нам по душе, и мы поделились им с арбалетчиками. Одним он тоже понравился, другим — нет, но в конце концов все пошли дальше. Поначалу кое-кто весьма сварливо выражал недоумение — дескать, как это земля может быть круглой и не быстрее ли достигнем Кастилии проторенными тропами? — но постепенно эти невежды признали, что обширные познания фрая Жорди о мире, касающиеся не только трав, но и камней, и звезд, и алхимии, и заклинаний, доказаны неоднократно, и худо-бедно угомонились. По пути встретились две малые речки, которые пришлось пересечь вброд, равнина все не кончалась, однако на седьмой день охота пошла удачнее, а вдали показалась высокая горная цепь, что несказанно нас обрадовало. Ведь, путешествуя по плоской степи, каждый день от первых лучей зари и до самого заката видишь вокруг одно и то же, и душу охватывает уныние — чудится, будто стоишь на месте, напрягаешь все силы, но никуда не движешься. А когда на горизонте возвышаются горы, можно наблюдать, как день ото дня они растут и понемногу меняется ландшафт, и тогда люди усерднее рвутся вперед, не обращая внимания на трудности похода.
Читать дальше