Денис Осокин - Овсянки (сборник)

с наташей случилась беда: она проснулась в осенней тундре. холодное небо покрывало наташу драным одеялом. дул ветер и шел дождь. в дальней дали чернели горы. таймырские бырранга или ямальская байдарацкая губа с последними вершинами урала. — думала наташа. а может быть заполярная якутия? — где каслают долганы? — самое ледяное место на земле? наташа была в одних трусиках — светло-зеленых — в которых накануне уснула прижавшись к мужу. ей было холодно — но как-то странно: кисельный детский озноб — вместо неземного окоченения как если бы под ногами была планета сатурн. наташа шла по мхам. крестообразно закинув ладони на ключицы. прикрывая груди. в тундре есть много рек — и наташа рассчитывала дойти до какой-нибудь неширокой неглубокой реки — и двигаясь по ней найти помощь. но не было ни одной реки. и холод планеты сатурн действительно помалу заполнял наташу. наташа сунула руку в трусики. толкнула в женскую глубину два самых закоченевших пальца. и на свое счастье нащупала там спичку. теперь нужно поймать оленя. — подумала наташа. чтобы дождь не истребил спичку — наташа аккуратно ввела ее себе в задний проход. вскоре прямо на нее выбежал олень. наташа его схватила. вынула спичку. чиркнула об оленью шкуру. спичка зажглась. наташе сделалось значительно теплее. потом ее подобрал вездеход и повез в сторону фактории. наташа села на матрасе на полу. было утро. улыбающийся голый муж копошился в платяном шкафу чтобы извлечь припрятанный там подарок к тридцать первому наташиному дню рождения.

поезд и самолет. если буквально перевести с монгольского и ненецкого.

друг детства приехал из авиньона. он теперь там живет. изучает японский язык в авиньонском университете. я ему несказанно рад. выехал в малмыж встречать его автобус — прибывший из казани. оттуда привез в нолинск. наделил всем чем богат: пустотой дома и чердаком — кроватью — табуретом — велосипедом — мотоциклом — лодкой ‘казанкой’ не первый год лежащей во дворе. мы вышли вечером в парк. рыжие сосны — и река воя. у друга в сумке двухлитровая винная бутыль — с незамерзающей реки роны — за арлем впадающей в средиземное море. у меня — капустные пирожки и вертушка. помните такую радость? пусковая штука зажимается в кулаке — с резинкой внутри и леской. широкое с тремя лопастями кольцо — которое на штуку насаживается. ясно ведь о чем речь? за леску посильнее дергаешь — кольцо взмывает. до пятого этажа — или выше — так нам казалось в детстве. я недавно ее купил — и взял с собой чтобы обрадовать друга. он обрадовался. положил на землю авиньонскую неоткупоренную бутыль — и взял вертушку в руки. не закинь на сосну. — я улыбнулся. — ты ведь уже отвык. не отвык. — сказал друг и отошел от сосен в сторону. рука дернула — леска порвалась — вертушка унеслась в вечернее небо — и станцевав в ветре спланировала на сосну — на нижние ветви. нижние ветви сосны — это ведь не низко. вино не открыто. мы шарим в траве — в поисках чем бы кинуть. легкие палки и шишки позапрошлых лет здесь не подойдут. бутылка из-под ‘трояра’. какое счастье! мы рады ей куда больше тех кто когда-то ее распил. кидаем по очереди. проходит вечер. утираем мокрые лбы. молодые мамы смотрят на нас с симпатией. пожилые подруги оборачиваясь говорят: чокнулись наркоманы. вино открыто. мы кидаем — и пьем. почти стемнело. пьем виноградное солнце роны и кидаем ‘трояром’ вверх. когда налетит ветер и закачает сосновые ветви — мы кричим ему: давай сильнее! я произношу заговор повышающий силу ветра — но он на финском — и здешние ветра его не чувствуют.

эфирное масло полыни таврической — за двадцать рублей — в колбочке — которое всегда с собой носим — и вдыхаем южное лето — мы подарили шестнадцатилетней чувашской невесте в праздник семик. невеста была беременна — и вместе с женихом гуляла по кладбищу — рассыпала конфеты по родным могилам — капала самогон. качалась сирень — целовала фотографии на памятниках. мы обходили с камерой умогильные столы — сидящих за ними веселых людей нетрезвых от праздничного солнца. детей прогонявших бабочек из дырявых могильных мисок. стариков дающих им подзатыльники. бабочки — это покойных души. сняли невесту — показывавшую предкам свой большой живот — испрашивавшую счастливую семейную жизнь и легкие роды. невеста поднесла нам чашку с самогоном. мы выпили — сунули руку в карман — и протянули масло. невеста понюхала. и жених понюхал. жених улыбнулся слегка беззубо — и приобнял подругу. невеста спросила: а можно им мазать вот тут? и хлопнула себя под живот бескровной птичьей ладонью. жених захихикал. мы строго ответили: волосы — можно. только чуть-чуть. открытую кожу — ни в коем случае.