Борис Ширяев - Ди - Пи в Италии

— Коли ты, паганец, со своих апельсинов разжиреть не смог, — сказал мне, насколько я сведущ в английском языке, врач-американец, — так и сиди в своем Пагани, наслаждайся… Вот тебе на первый раз три месяца сроку, а там увидим!

— Правильно, ол райт, мистер доктор, — ответил я, — у нас на Соловках тоже так: дадут тебе, примерно, три годешника, а там посмотрят — и еще пятерку добавят… Ай тенк ю, сэр! О'кей!

О'кей! — повторил я, вернувшись к моему другу — соседскому ослу «Интеллидженто». — Чем плохо, амико? Пожелаем о бренности мира поразмыслить — до Помпеи пешком дойдем. Захотим упиться блеском наших великих дней, — пожалуйста: до Амальфи в филобусе всего 50 лир стоит, т. е. две с половиной сигареты «Кэмель» в международной валюте.

А в Амальфи! В Сорренто! Все, чего душа пожелает! Хочешь, примерно, Черчилля посмотреть — вот он с дочкой и зятем. Риту Хайворд? — Пожалуйста! Бенгальско-Бомбейского Ага Хана, Кентерберийско-красного декана или еще какого экзотического монстра? Извольте! Бесплатно! Нужно лишь сесть на лавочку перед часом прогулок и ждать, как на тетеревином току. Обязательно какой-нибудь мировой тетерев налетит, а то и всемирный глухарь. Так ведь, мой друг «Интеллидженто»?

Но я отвлекся.

— Бамбулетти! Иди сюда! Переведи, что здесь написано, — зовет меня друг-галстучник. Дело происходит на базаре в Ночеро. Вокруг галстучника еще пяток приятелей. Тут и перечник, и хозяин осла «Интеллидженто», и Антонио, пролезающий по вечерам к нам в лагерь сквозь проволоку и скупающий на корню дипийское барахло. Наутро чех-полицейский заплетает прорезанную им дыру, вечером он снова прогрызает ее.

В руку мне суют несколько сброшюрованных листовок гектографической печати.

— Ступиды! — ругаюсь я, взглянув на текст, — что, читать по-итальянски вы разучились?

— Ты сам ступидо! — орет Антонио. — Сюда, в угол смотри, в кружок!

Я протираю глаза, и есть от чего. В кружке по-русски:

«За Веру, Царя и Отечество! Слушайте, слушайте, слушайте! Русские Революционные Силы».

— Да-а-а-а… — Я перевожу и бегло просматриваю текст. В нем просто и ясно изложено на итальянском языке то, что мы все, темные люди, прекрасно знаем, но, увы! — до сих пор еще не усвоили просвещенные мореплаватели, гуманные торговцы с людоедами и лица прочих демо-социалистических профессий. Я читаю вслух:

«Довольно! Это первое слово, которое кричат крестьяне, рабочие и казаки, вырвавшиеся из когтей проклятого Богом и людьми Кремля. Баста!»

— Это правда? — спрашивает галстучник.

— Хочешь я тебе буду сейчас два часа орать то же самое подтверждение? — отвечаю я.

— Так ты же не крестьянин и не казак.

— Ладно. Спроси у Антонио, он всех у нас в кампо знает, много ли там русских крестьян и что они орут?

— Кроме Карини и еще одного старика, все русские там контадины. Мне ли не знать?

— И что они говорят?

— Ругают Баффоне всеми словами, какими Сан Антонио, мой патрон, угощал дьявола.

— Это крепко!

Но меня в данный момент мало интересует лексика диалога святого Антония с искушавшим его сатаной. Такую листовку я вижу в первый раз, но подпись — цифры и буквы Р.Р.С. пробуждают какие-то воспоминания.

Да… года два тому назад один очень известный и честный к тому же русский «прогрессивный» журналист полил грязью в одной очень ходкой русской газете организацию как раз этого имени. Признаюсь, я тогда ему поверил. Журналист, безусловно, честный. «Блеф, подумал я, кто-то забивает баки, может быть и не без Лубянки дело». Поэтому, несколько спустя, я встретил очень холодно двух парней, прибывших в наш лагерь из Греции. Они говорили мне о ней же, но совсем в другом освещении. Так почему же ошельмовал эту организацию честный «прогрессивный» русский журналист?

— «Брут ведь честный человек, хотя и всадил нож в спину выпестовавшего его Цезаря», отвечает мне опыт страны, куда занесла меня судьба, а традиции Брута неотъемлемы от русского «прогрессиста», как хрен от разварного поросенка.

Один из этих ребят был в прошлом рабкором-комсомольцем, в дальнейшем власовцем, а в те дни — убежденным монархистом, отстаивавшим всею силою своей комсомольской диалектики основы монархического порядка против атак старых «прогрессистов» и неизвестного возраста самостийников.

Силою своей комсомольской подковки в диалектическом методе он крепко бил оторванных от российского сегодня «прогрессистов», но самостийники крепко побили его. Не доводами, конечно, а поленьями в темноте апельсиновых рощ лагеря. Монархического мышления у него, однако, не вышибли, и с ним он уплыл в Австралию.