Дарья Форель - Лечебный факультет, или Спасти лягушку

Голованов признался:

— Если бы это было возможно, я бы всех этих жирных попов расстрелял.

Вмешался Коротков:

— Это чья цитата? Я этого не вижу в учебнике…

И у меня появляется в тетради соответствующая сценка.

Саяна время от времени тоже приходила. Она занималась тем же, что и я, только немного в другой форме. В ее альбоме появлялись мечты Голованова. Вот он на яхте, которую купил Абрамович. Вот он идет под венец с блондинкой своей мечты. Вот он отстреливает попов из огромной винтовки.

Мы обе тайно молились, чтобы Голованов об этом ничего не узнал. Иногда даже у нас с Саяной получались комиксы. Она — рисовала, я — добавляла надписи. Вскоре вместо живого человека у нас получился самостоятельный персонаж. Мы назвали его — Голова.

За неделю до экзамена мы так же сидели на уроке. Голованов, как обычно, объяснял нам, почему, кого и как надо уничтожать. Я все внимательно записала. От и до. Получилось вкратце вот что:

— Если разобраться, евреи контролируют мир. Большинство американских политиков — евреи. Кроме того, у них есть специальная организация, которая порабощает нас — славян и буддистов. Они используют специальную психотехнику, о которой узнают на курсах боевой подготовки в армии обороны Израиля.

Я подняла руку.

— Меня еще не посвятили. Когда я тоже смогу примкнуть к своим разумным собратьям?

— Ты — не в счет. Слишком долго находишься в гойской стране. Тебя не возьмут.

— Жаль… а я надеялась…

— С другой стороны, многие люди живут и ничего не замечают. Разумеется, необязательно беспокоиться о судьбах нации. Все-таки, как мы уже выяснили, в нас заложен твердый, закоренелый социальный план. Но если по существу, как только мы рождаемся, для нас уже все предопределено. Кто-то рождается бедным, а кто-то богатым. Эта константа не меняется, как бы человек ни старался. Кто-то появляется на свет с чувством житейского опыта. Другие — всю жизнь безуспешно пытаются его обрести. Однако человек способен судить о собственной жизни исключительно субъективно. Ему может казаться, что он — очень глубокий, тонкий, умный. А по-настоящему — этот человек полнейший идиот…

Потом пришел черед экзамена. Нас рассадили, дали три вопроса, засекли время. Я достала из кармана сложенный листок с сокращенным вариантом безумных речей Голованова. Через некоторое время он меня подозвал. Я села напротив, и вдруг меня словно кто-то подтолкнул. Захотелось сделать какую-нибудь глупость. Сейчас, конечно, я жалею, что поступила так цинично, ведь Голованов, по всей видимости, был не вполне здоров. Но тогда я почему-то просто всучила ему листок с записью его речей, где маркером были выделены некоторые места — про порабощение славян и про грядущую войну религий. Что сделал Голованов? Он быстро пробежался взглядом по листку, потом снова попытался вникнуть, стремительно гладя пальцем уже покрасневшую ноздрю, и в результате расписался в моей зачетной книжке, встал, собрал вещи и ушел. А через неделю — и вовсе уволился.

У щенка были крохотные лапы, которые уже начали немного чернеть. Нос все еще оставался розовым, а глаза — голубыми. Из левого глаза сочился гной. Ухо в неравном бою отгрыз один из более крупных братьев. Серая шерсть свалялась от плохо смытого шампуня, а на животе были заметны глубокие царапины. Лаврентьева вплотную уставилась на сопящую морду. Щенок дергал лапами, скулил, пытался облизнуть наманикюренные Катины пальцы. Катя улыбалась, подставляла ладони его розовому язычку.

— Сейчас, сейчас. Вот так.

Двадцатисантиметровая игла для пункции сопротивлялась, сопротивлялась, а затем проскользнула в загривок. Сзади подлетела Оля Уварова.

— Я хочу посмотреть! — И чуть тише: — А он уже умер, да?

Послышался хруст. Лаврентьева жадно впилась взглядом в заплывающие глаза. Чуть брезгуя, отвернулась, когда вывалился язык. Щенок пискнул, дернул крохотными лапами и замер навсегда.

Аудитория снова зашумела. Игорь Мункоев засмеялся:

— Вы видели, как у него отвалился язык?

Коротков с сосредоточенным лицом подошел к тельцу, приподнял лапы, прощупал живот и что-то записал. Преподаватель Бабин унес обратно в лабораторию несколько окровавленных ваток в алюминиевой утке и вернулся с микроскопом. А десять минут назад было следующее: