Лариса Райт - Плач льва

Артем останавливается у пустого вольера. Мимо проходят люди, недоуменно оглядываясь, будто стараясь угадать, зачем мужчина неотрывно смотрит в загон, в котором нет ничего интересного. Некоторые замирают рядом на несколько секунд, вытягивают шеи, вертят головой, пытаясь все же отыскать зверя, но тут же недоуменно пожимают плечами, спешат дальше к оленям, жирафам, медведям. Артем не замечает ни движения людей, ни его отсутствия: мир перестал существовать, а точнее, сократился до размеров того черного прямоугольника, из которого рано или поздно должна все-таки появиться она. Она — та, которую он столько лет не хотел видеть и встречи с которой жаждал сейчас больше всего на свете. «Какая она? Наверное, постарела. Двадцать лет — солидный возраст. Конечно, в неволе львы живут и больше тридцати, но кто знает, как могли сказаться на здоровье последствия того дикого случая? А кисточка на хвосте все такая же пушистая? Как она гонялась за ней, когда была котенком… Бывало, скрючится вся и вертится волчком, пока не упадет. Какая она теперь? Гордая или покладистая? Ласковая или злющая? По-прежнему любопытная или уже равнодушная? Интересно, а команды помнит? А цирк? А представления? А аплодисменты? А меня? А то, что я сделал? А простила ли?»

Артем не чувствует времени. Он не мог бы сказать, сколько минут провел в ожидании, неустанно придумывая для себя все новые и новые «а…». Оказалось, не час и не два: гораздо дольше. И вопросы себе повторяет он не один десяток раз, и прерваться его заставляет неожиданное обращение:

— Вам следует пройти к выходу.

— …

— Гражданин, вы слышите? Зоопарк закрывается.

— Да? Но я… Мне надо… Понимаете, это важно…

— Все важное теперь только завтра с десяти до девятнадцати.

— Но…

— Никаких «но»! Идите! Идите! Ладно бы еще на животных глядел, а то стоит неизвестно зачем перед пустым вольером. Топай! Топай! Нечего тут высматривать!

Артем уже убирает руки с поручня и практически поворачивается спиной к загону, но все же улавливает краешком глаза легкое мелькание в, казалось бы, непроглядной темени пещеры. Очень медленно, будто боясь спугнуть мираж, стряхнуть наваждение, он снова смотрит в вольер. Он не ошибся. В черном проеме горят два кошачьих глаза. Еще мгновение, и появляются очертания льва. Еще полсекунды, и на свет показывается лапа, потом другая, и вот уже вся львица выходит из пещеры и садится рядом со входом. Садится так, как сидела обычно на цирковой тумбе: склонив голову вправо, чуть выставив вперед левую лапу, шевеля ушами, стараясь не пропустить ничего из происходящего вокруг. Она слушает, и Артем дает ей услышать.

— Диана! — шепчет он, раздраженно стряхивая с себя руку назойливого служителя, что уже силой пытается оттащить его от загона.

Уши замерли, глаза сузились, мышцы напряглись.

— Диана! — повторяет Артем чуть громче.

— Ты знаешь, как зовут нашу кошку? — удивленный работник зоопарка от неожиданности даже отпускает Артема, но тот ничего не отвечает. Он неотрывно смотрит на ту, что уже поднялась и теперь не отрывает от него взгляда.

— Диана!

Она делает шаг.

— Диана!

Другой.

— Диана! Диана! Диана! Иди сюда, Ди, моя девочка!

Но она не идет. Она бросается с такой скоростью, что Артем пугается: она не успеет затормозить перед глубоким рвом, что отделяет опасного хищника от посетителей. Успевает. Останавливается и тут же начинает метаться из стороны в сторону, кричать, плакать, просить. Артем не мечется и не кричит. Он плачет беззвучно до тех пор, пока не находит в себе силы прошептать:

— Помнит!

Потом повторяет чуть громче, затем в полную силу, и так повторяет и повторяет, пока не бросается в безудержной радости на шею служителю, не начинает тормошить незнакомого человека и повторять в приступе безудержного счастья:

— Она помнит меня! Помнит! Помнит, понимаешь?

— Да кто ты есть-то?

— Я — Порошин. Порошин. Ну, дрессировщик. Я ее отдал сюда, понимаешь?

— Ах, отдал…

— Знаю. Подлец. Она не простила, наверное.

Работник зоопарка лишь молча пожимает плечами, выражая тем самым свое полное согласие с ходом мыслей Артема.

— А что делать-то? Как прощения просить? Чего говорить-то?

— Это ты у нее спрашивай.

— Диана, я… — начинает Артем, но львица вдруг замирает, разворачивается скачком и кидается обратно в пещеру.

— Не хочет она тебя слушать, однако. Видно, и у зверя есть память сердца.

Может ли Артем сказать что-то в свое оправдание? Не может. Нет у него оправданий. И прощения ему, видно, не будет.