Махмуд Теймур - Живи, Египет!

Но не рано ли торжествовать?

Заприметили его дерзкие парни, братья Нуамани. Выбрали именно его среди десятков верховых и пешеходов, движущихся на базар или с базара. Один увязался за ним сбоку, другой забежал вперед и спросил с серьезным выражением на лице:

— Эй, сколько отдал за осла?

Абд ат-Тавваб взглянул на него ликующими глазами:

— А по-твоему, сколько он стоит?

Нуамани подошел вплотную к ослу, опытной рукой ловко начал его оглаживать и ощупывать. Сердце Абд ат-Тавваба трепетало от ожидания, ему не терпелось узнать, подтвердит ли встречный, что он сделал выгодную покупку.

Нуамани сказал:

— Хороший осел, ноги крепкие, зубы все целехоньки. Нет, нет, очень недурен, куда уж лучше. С покупочкой тебя… И спина крепкая. Так сколько ж ты отдал?

Просияв лицом, Абд ат-Тавваб нетерпеливо воскликнул:

— Ну, а по-твоему, сколько? Какая твоя цена?

— Я думаю, двенадцать фунтов.

Абд ат-Тавваб сердито нахмурился и искоса бросил на Нуамани презрительный взгляд:

— Двенадцать! Ты что, парень? Да сейчас дешевле восемнадцати кто отдаст, и цены-то такой нету. Мера кукурузы нынче почем, знаешь? Говори серьезно…

— Стало быть, четырнадцать?

Лицо Абд ат-Тавваба сразу же вновь просветлело, и к нему вернулось прежнее воодушевление.

— А! Так он и вправду стоит четырнадцать?

— Само собой. Дай-ка взгляну еще разок. Нет, нет, не дурен. Ну-ка, поверни его другим боком. Право слово, четырнадцать фунтов он стоит.

— Вот и мне так кажется. А купил я его за тринадцать.

Улыбаясь до ушей и блестя глазами, Нуамани сказал:

— Молодец, лихо ты фунт выторговал.

— Правда ведь? Я же и говорю, четырнадцать он наверняка стоит. Салям алейком!

И собрался было ехать дальше. Но Нуамани вцепился в него и завопил:

— Как это салям алейком?! Где у тебя совесть?

Абд ат-Тавваб уставился на него в крайнем изумлении:

— Что такое?

— Ну-ка плати, что мне причитается.

— Что тебе причитается, братец?

— Денежки за комиссию. Я тебе осла оценил? А ты хочешь зажилить мою долю?

Абд ат-Тавваб весь ощетинился и заорал:

— Какая такая комиссия, парень? Ты что, спятил?

Нуамани развел руками и огляделся вокруг, как бы призывая прохожих в свидетели.

— Ну и ну! Значит, норовишь прикарманить мои денежки? Клянусь аллахом, я тебе этого не спущу. Держите его!

Он схватил Абд ат-Тавваба за шиворот. Тотчас подскочил его брат, поднял шум и крик:

— Люди, побойтесь аллаха, что ж это такое творится? Побойтесь аллаха! Четверть часа не прошло, как на этом самом месте человека убили! Ну и денек выдался! Чего вы не поделили?

Самозванный «маклер» сейчас же обратился к нему за помощью:

— Не уходи, свидетелем будешь. Клянусь душой, я помог этому человеку оценить осла. А теперь, когда дело сделано, он не желает платить.

— Да ничего ты мне не помогал ни продать, ни купить. Вот чудеса-то, прости господи!

— Ведь я осмотрел осла и оценил его?

— Да, но…

Второй брат прервал его:

— Стало быть, ему причитаются комиссионные…

— Что ты говоришь, коли не знаешь, как дело было?

— Дядя, побойся бога. Часа не прошло, как здесь человека убили. Ну, будешь платить или нет?

— Алла, алла, алла!.. Да это разбой среди бела дня, братцы. Как же так?

От волнения он забормотал что-то невнятное. Собралась толпа, все любопытствовали, что случилось. Говорили разом, перебивая друг друга. Абд ат-Тавваб объяснял:

— Вот, братцы, этот парень привязался ко мне среди дороги, спрашивает, почем осла покупал, а я ему говорю…

А маклер наседал, твердил свое:

— У меня свидетели есть. Осмотрел я, значит, этого осла и сказал, сколько он стоит, какая ему цена, какие у него ноги, зубы…

Свидетель поддакивал:

— Могу подтвердить, братцы. Сам видел, как он ему ноги ощупывал, в зубы глядел, под хвост…

Прохожий редко вникает в суть дела. Для него главное — решить спор. Он не станет докапываться до истины, разбираться, выслушивать обе стороны и свидетелей, терять целый день, чтобы вынести справедливое суждение. Поэтому один из собравшихся решительно сказал:

— Плати ему десять пиастров, и пускай идет себе с миром.

— Нет уж, спасибо. Стану я руки марать из-за десяти пиастров. Он купил осла за тринадцать фунтов. И должен мне пятьдесят пиастров, самое малое. Это будет по справедливости. Как же так? Денежки-то мои, законные…

Абд ат-Тавваб продолжал путь вконец удрученный. По требованию толпы ему пришлось слезть с осла и уплатить пресловутому маклеру пять пиастров. Однако в деревню он въехал преобразившийся. Собрал последние силы, чтобы казаться веселым и убедить всех сбежавшихся посмотреть на осла, что он, Абд ат-Тавваб, совершил неслыханно удачную сделку. Вновь и вновь повторял он всем и каждому: