Эрвин Штритматтер - Оле Бинкоп

С того дня Оле ходил подавленный, размышляя, как бы лишить власти барона и поубавить самодовольства богачу Рамшу. Мозг его изнемогал, сердце стучало: поздно, поздно, поздно!

Когда Аннгрет узнала о решении лесопильщика, она, побледнев от злости, сказала больше, чем хотела сказать:

— Это из-за меня, ну да я ему еще покажу!

Аннгрет упросила своего брата, наследника рыбацкого хутора, дать пасеке место на своем огороде возле дома.

Годы шли. Счастье Оле, видимо, утверждалось. Вдобавок ему было предложено работать в баронском лесу и не будучи членом «Трудового фронта». Везение или ловушка?

Но прежде чем Оле на что-либо решился, произошло событие, пожравшее радости маленьких людей, как свинья пожирает желуди, — война.

До самого порога войны Антоновых поучений, засевших в голове Оле, недостало. Война была для него как прорыв плотины на реке жизни. Всем тащить мешки с песком!

Оставив пасеку на попечение сметливой Аннгрет, он ушел из дому.

— Будь здоров, — сказала Аннгрет, — и не лезь туда, где стреляют.

После краткосрочного обучения Оле вместе с другими отправили на фронт, в вагоне для скота. Он видел победы. Он слышал победоносный вой. Он видел, как рвутся снаряды, слышал гул битв. Он видел, как смеются и плачут его товарищи. Видел, как они сражаются и гибнут. Он сражался, плакал и не погиб.

Когда Оле приехал в отпуск, деревенский бургомистр в коричневых сапогах его приветствовал и благодарил. Оле не знал, за что его благодарят.

Аннгрет два дня была юной и была ему в новинку. Она висла у него на шее. Она целовала его.

— Мой солдатик приехал!

Он целовал ее. Полузабытое наслаждение!

— Ну, а сейчас ты, верно, распакуешь свой ранец? — Аннгрет в нетерпении теребила пряжки мехового ранца. Грязные рубахи, окровавленные подштанники, буханка черствого хлеба — вот и все, что там оказалось. — Ты, конечно, был дураком и торчал на передовой?

— Да.

— Тебе нигде не попадались дамские сапожки на меху?

Оле не знал, что отвечать. Его бил озноб. Радость Аннгрет от свидания со своим солдатиком улетучилась. Оле чувствовал себя виноватым. Не тем он был солдатом, который грезился Аннгрет.

Слава богу, если бог существует, что пчелы Оле размножались, несмотря на войну, что лен и липы цвели на родине! Не было человека в военные годы, у которого тоска не появлялась в глазах при виде меда, поблескивающего в стакане.

Оле должен поехать с Аннгрет в город. А зачем? Превращать мед в деньги и вещи первой необходимости? Нет! Не для того он приехал в отпуск, чтобы околачиваться на базаре.

Как прежде, Оле бродил по лесам, но ему казалось, что он тащит за собой войну. Что проку играть «в мирное время»? Что проку в этих солнечных днях, отвоеванных у бомб и пушек? Его одолевала тьма вопросов. Ну вот, например, слово «родина», которым ему прожужжали уши. Где его родина? Здесь, у разочарованной Аннгрет? В лачуге на опушке леса, где умерла его мать? Или его родина — баронские леса и поля?

Сосны шумели. Шелестели березы. Оле не находил ответа и, чтобы заставить свои мысли умолкнуть, готов был, как раненый носорог, расшибить голову о древесный ствол.

Но что это? Оле пошатнулся, колени у него задрожали, и было ему видение совсем как герою Ветхого завета: Антон Дюрр, прихрамывая, шел ему навстречу и таращил на него глаза.

— Ты хотел знать, где я? Вот я!

Это Оле и сам видит, но где Антон был раньше?

Антон, никем не узнанный, долгое время работал в других краях, торопил то большое время, что назревало для маленьких людей. Но однажды его узнали, схватили и увезли.

— На отдых, — подчеркнул Антон. — «Сила через радость», [31] Ироническое упоминание массовой пропагандистской организации фашистов (туризм, спорт, зрелища). сказать что-нибудь другое мне не позволяет чувство справедливости.

Сейчас Антон «условно» отпущен на работу. Полевой жандарм, управляющий, фогт, бургомистр, районный лесничий — более двадцати глаз неусыпно наблюдают за ним. Антон огляделся кругом. Потом присел и спустил штаны.

— У тебя есть что мне сказать? Тогда говори скорее!

— Теперь я понял тебя, Антон.

— Докажи это! — И посыпались короткие фразы, обрывки слов, завуалированные поучения — целая лекция на эзоповом языке, длившаяся не более одной минуты.

В кустах что-то хрустнуло. Вскрикнула сойка, Антон повернулся голым задом в ту сторону, откуда послышался шум, Оле, растянувшийся в зарослях черники, был невидим.