Эрвин Штритматтер - Время на размышление

Обычно мы выходили из дому все вместе: дети в школу, мы на работу. В тот день жена ушла с детьми без меня, а я поднялся на голубятню, насыпал голубям корму на два дня, но открывать голубятню не стал.

После этого я натянул свой серый костюм спортивного покроя, причем обнаружил, что его широкие штанины уже давно вышли из моды. Тогда я решил повязать свой галстук, на котором красовалось жирное пятно, надеясь, что он отвлечет на себя взоры встречных ценителей моды от устаревших штанин. Из тех же соображений я нахлобучил и коричневую шляпу, которая привлекала все взоры зеленой лентой и пестрым пером из утиного хвоста.

Пока я накачивал шины своего «Воробышка», некой помеси велосипеда с мотоциклом, галстук незаметно запутался между спицами, и, когда я выпрямился, «Воробышек» оказался кверху колесами. «Плохое предзнаменование», — подумал я, повесил галстук на забор и еще раз сходил на кухню, чтобы получше запомнить адрес, напечатанный в газете. На краю газеты я написал: «Вернусь, скорее всего, только завтра. С искренним почтением, Эдди».

«Воробышек» тарахтел, светило солнце, как и положено ему светить в это время года, мимо меня проносился мекленбургский пейзаж: пологие холмы, густо-зеленые от всходов поля, деревеньки с крошечными домиками и городки со старинными воротами. Весна и ее проявления оттеснили на задний план тяжелые мысли о домашних делах. На душе становилось все легче и легче.

На большую свиноферму в Ростокском округе поначалу меня пускать не хотели, но я дал понять, что являюсь слушателем курсов, и это сделало дежурного техника более сговорчивым.

Мне пришлось надеть чистый рабочий халат и своей подписью засвидетельствовать, что местность, из которой я прибыл, не поражена эпизоотией. Я с чистой совестью поставил подпись, так как единственным недугом, терзавшим меня, была ревность, но о ней мне необязательно было докладывать.

Дезинфицированных резиновых сапог моего сорок первого размера под рукой не оказалось, но через некоторое время их раздобыли. Гигиена у них там прямо как в райбольнице.

Хлев был сто тридцать пять метров в длину, так что в нем мог бы свободно поместиться дирижабль; он был собран из алюминиевых панелей и сверкал на солнце. Единственное, что мне напоминало здесь свинарники на моей родине, были сами свиньи, но и они вели себя, прямо скажем, не совсем по-свински. Четырежды по сто тридцать пять метров свиней — итого три тысячи голов, но ни одна из них не визжала и не хрюкала. Единственным звуком, раздававшимся в зале, было хлопанье крышек автопоилок, настоящая симфония для тысячи китайских литавр-крышек. «Свиньи либо сыты, либо больны», — подумал я, глядя на все это с реакционной точки зрения свиньи, выкармливаемой обычным способом. Не может быть, чтобы она обходилась без навозной жижи и находила приятность в металлических решетках и сухом порошковом питании.

Вдоль по наблюдательному мостику я прошел все сто тридцать пять метров, осматривая свиней справа и слева от себя и положившись в качестве критерия на старое доброе правило всех свиноводов: у здорова порося хвост колечком завился.

Колечком хвост завивался у всех свиней. Я не скрывал своего удивления. Дежурный техник, человек с лицом стайера, рассмеялся. Ему доставляло удовольствие ошеломлять меня то одним, то другим сюрпризом. Вот он нажал на какую-то кнопку, и из желоба силосного бункера посыпалась питательная смесь из грубой муки и минеральных кормов, автоматически наполняя две кормовые тележки, каждая величиной с железнодорожную вагонетку. Нажата еще одна кнопка — и тележки пришли в движение, точными порциями распределяя корм по кормушкам в зарешеченных стойлах. Кругом одни кнопки. Я бы не удивился, если бы после очередного нажатия кнопки весь этот свинарник-дирижабль вдруг по воздуху перенесся в соседнюю деревню.

С металлического наблюдательного мостика, как с капитанского мостика линкора, мы спустились в море свиней. Потом дежурный попросил меня по толщине жирового слоя у какой-нибудь свиньи на ощупь определить, сколько времени ей еще остается до конца откормочного периода. Пощупав, я определил четыре недели. Дежурный включил какой-то ультразвуковой прибор, и у него вышло две недели: каждый день сверх этого срока был бы пустой тратой кормов.

— И где же ты научился всему этому, на курсах? — спросил я.

— Этому-то научился, а вот другому — нет, — с досадой отвечал дежурный, указывая на огромный зал, переполненный чудесами электрификации и механизации.