Теперь дорога шла в гору. Руки и ноги у Ливии стали будто свинцовые, голова отяжелела и кружилась. По Абелине было видно, что ей и того хуже. Кожа блестела от пота, она брела шатаясь с блуждающим взглядом. Ливия шагнула к ней, чтобы подхватить за руку, и в этот момент Абелина споткнулась и упала. Ливия пощупала ей лоб: та вся горела. Вероятно, начался очередной приступ болезни. Подошла Рената, поддержала Абелину с другой стороны, но передвигаться теперь пришлось еле-еле, Абелина тяжело повисла у них на руках.
— Что вы тут делаете? — раздался мужской голос.
Ливия оглянулась. Никого не увидев, она было решила, что ей почудилось.
— Если они и ищейки, — сказал второй мужской голос, — то уж очень симпатичные.
Из зарослей вышли двое. В изношенной выцветшей военной форме, на ногах простые сандалии с тесемками, обмотанными вокруг ляжек, какие носят крестьяне-горцы; на шее у обоих повязан ярко-красный платок. Каждый с винтовкой, винтовки наставлены на женщин.
— Куда идете? — спросил один.
От усталости Ливия не испытывала ни малейшего страха:
— Хотим пробраться в Неаполь.
Человек, подумав, сказал:
— Здесь вам не пройти. Мили через две наткнетесь по дороге на наблюдательный пункт tedesco.
— Обойти как-нибудь можно?
— Только если через горы.
— Нам надо хоть где-то передохнуть, — сказала Ливия. — Вон у нас девушка захворала, да и мы обе выбились из сил. Можно тут где-нибудь переночевать?
— Что скажешь? — тихо спросил человек своего товарища.
Видно, второй ему кивнул, потому что первый повернулся к женщинам и сказал:
— Можете с нами пойти. Но если замечу, что кто-то сигнал подает, мигом пристрелю.
Он сделал шаг вперед по дороге и махнул девушкам, чтоб шли за ним, шутливо бросив:
— Прошу, дамочки! Впереди долгий подъем.
Они шли в гору целый час, по очереди поддерживая Абелину. Наконец оказались в каштановой роще, посреди которой их проводник остановился.
— Ну вот, — сказал он, озираясь. — Милости просим в наш casa. [67] Дом (ит.).
Ливия растерянно оглядывалась. Почему они тут остановились? Но, присмотревшись внимательней, разглядела разбросанные между деревьями шатровые палатки, замаскированные листвой и ветками. Оттуда появлялись люди взглянуть, кто пришел. Одни в военной форме, другие в крестьянской одежде, у некоторых самодельные куртки из овчины. И у каждого на шее, как и у тех, провожатых, красный платок.
От одной из групп откололся молодой человек, подошел.
— Добро пожаловать, товарищи! Меня зовут Дино. Вы поступаете под мое командование.
Совсем юный, ему не было и двадцати двух, Дино уже обладал притягательной твердостью настоящего командира. Сначала к внезапному появлению трех женщин в своем лагере он отнесся с подозрением.
— Если работаете на фашистов, — жестко припечатал он, — к рассвету будете расстреляны.
Ливия снова объяснила, что они пытаются добраться до Неаполя.
— Не лучшее выбрали время для пересечения линии фронта, — сказал Дино. — Если не немцы прикончат, то попадете под артобстрел союзников. Подождите хотя бы пару недель. Пока немцы не повалят отступать мимо наших позиций. Тогда, — широким жестом он обвел рукой горизонт, — ничто не помешает вам добраться до Неаполя.
— А можем мы переждать здесь в лагере?
— У нас не постоялый двор. На постой заработать надо.
— Это понятно.
— Что умеете делать? По внешнему виду, уж простите за откровенность, вы шлюхи.
— Отчасти так и есть, — кивнула Ливия.
— Тогда вы жертвы капитализма, здесь вас никто эксплуатировать не будет. Стряпать кто может?
— Я могу, — произнесла с дрожью в голосе Ливия, — только, пожалуйста, не сейчас!
— Стрелять умеете?
— Я умею. Я деревенская, с детства зайцев отстреливала.
Сняв с плеча винтовку, Дино протянул Ливии.
— Стреляй вон в то дерево! — велел он, указав на каштан в пятидесяти ярдах.
Дрожащей рукой Ливия поднесла винтовку к плечу. Она была тяжелей отцовского ружья, и от голода Ливия еле держалась на ногах. Но все же встала так, как учил ее отец, и с легким выдохом нажала курок. Больно ударило в плечо, и через долю секунды послышался трескучий удар пули по стволу.
— В немца так сможешь? — коротко бросил Дино.
Ливии представились черные, обуглившиеся тела в церкви. Да, она смогла бы убить тех, кто это сделал. Но тотчас вспомнились подвозившие их добродушные, горланившие песни, застенчивые солдатики. Их смогла бы она убить? А ведь это один и тот же народ — и те, кто пел, и те, кто сжигал людей.
Читать дальше