Теперь я отвлекусь, как это с легкостью делала сама Людмила Наумовна, вспомнив какую-нибудь попутную байку. Ибо я знаю историю, не менее благоуханную, как раз из того самого времени.
Году в шестьдесят каком-то мой один приятель оказался по делам в Тбилиси в драматическом (если не вру) театре. Он сидел в кабинете у заведующей литературной частью, пожилой и чрезвычайно симпатичной грузинки, обсуждая текущий репертуар. В кабинет вдруг вошли без стука несколько актеров и актрис, торжественно неся огромный торт. Они почему-то сильно смутились, увидев постороннего человека, но было уже поздно, торт стоял на столе. Большими буквами из крема на нем было написано: «Есть такая партия!» — знаменитая ленинская фраза, в те года известная всем, ибо история Октября принудительно изучалась всеми от мала до велика. Грузинка сердечно поблагодарила всех, пригласила на общий чай во второй половине дня (у нее оказался день рождения), и дарители вышли. Не рассказать историю такой странной для торта надписи было невозможно, и она была немедля изложена — с просьбой не слишком тиражировать этот рассказ.
Пожилая грузинка некогда была юной красавицей и была по уши влюблена в молодого журналиста и пламенного оратора — некоего Ираклия Церетели. Нынче это имя никому уже ничего не говорит, а был он одним из лидеров меньшевиков, одним из тех, кто хотел Россию по совсем иному повести пути после Февральской революции. Так получилось, что юная красавица оказалась в Питере в семнадцатом году и попала на тот известный съезд, где Церетели произнес свои известные слова о том, что нету в настоящее время партии, которая с полным правом может взять власть в свои руки. С замиранием сердца слушала девушка своего любимого, когда сидевший прямо перед ней лысый человек с мерзкими волосиками на затылке, громко и картаво крикнув: «Есть такая партия!» — вскочил и двинулся к трибуне. Вспыхнув от гнева и возмущения, девушка отчаянно крикнула ему в спину: «Вернитесь, гадкий выскочка!» — но человек этот ее не услышал.
— А ведь если бы услышал, все в России сложилось бы намного удачней, — задумчиво добавила рассказчица. — Всегда надо слушаться женщину на крутых поворотах.
Разумеется, она эту историю держала в тайне несколько десятков лет, но времена посветлели, и в театре как-то рассказала она коллегам, как чуть не вернула Ленина на место и едва тем самым не спасла Россию. И с тех пор на день рождения получает ежегодно торт с такой надписью.
А теперь вернусь я снова к Вам, Людмила Наумовна, — если бы Вы знали, как я хорошо Вас помню по сей день! Историю, которая только что была, — я ведь успел Вам рассказать, не правда ли? По-моему, успел.
В восемнадцатом году красотка Люда вышла замуж — молодые сразу же уехали в Париж в свадебное путешествие.
Все, что случилось дальше в ее жизни, знали немногие — для всех Людмила Давидович оставалась только бездонным источником смешных историй, шуток и беспечных реплик на любую тему.
А в Париж после приезда очень вскоре пришла телеграмма о смертельной болезни матери. Люда немедленно примчалась в Петроград, а возвратиться к мужу не смогла уже, и больше никогда они не встретились. Отца арестовали в тридцать седьмом, придя за ним точно в день рождения дочери, и с тех пор Людмила Наумовна никогда не отмечала день своего рождения. Был отец ее осужден как норвежский шпион, а когда в пятидесятых, получая справку о посмертной реабилитации, спросила она чиновника, почему отец объявлен был именно норвежским шпионом, чиновник равнодушно и любезно пояснил: очевидно датский и шведский уже были в тот день, и следователю не хотелось повторяться.
А еще была в ее жизни блокадная зима в Ленинграде, и оттуда привезла Людмила Наумовна записи настолько уникальные, что их много-много лет боялись напечатать журналы. Только вовсе не из-за описанных кошмаров, а наоборот: удивительная эта женщина записывала только смешное. Там было множество и шуток, и забавностей, и реплик, отчего по неведомым законам этого поверхностного жанра пробирал мороз по коже, никакой бы черной краской не достичь такого впечатления.
А в Москве, куда она попала в сорок пятом, было невозможно прописаться. Только жизненные трудности любые — это для людей серьезных, а беспечных и легкомысленных лично опекает недремлющий счастливый случай. Гражданка Давидович робко зашла к начальнику паспортного стола какого-то районного отделения милиции в ту минуту, когда тот, блаженно жмурясь, слушал радио. Исполнялась песня Соловьева-Седого «Играй, мой баян». Повинуясь властному начальственному жесту, просительница робко застыла у стола. (Одно и то же отношение к любому начальству пронесла она сквозь всю свою жизнь: боялась и презирала. Кажется, была втайне убеждена, что в нашей жизни выбиваются в начальство только те, кто не совсем еще произошел из обезьяны.) Песня закончилась, разнеженный милиционер наставительно сказал стоявшей женщине:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу