Игорь Губерман - Гарики из Атлантиды. Пожилые записки

Часы летят, как космонавты,
спаляя месяцы дотла,
ползут в глухое послезавтра
позавчерашние дела.

Еще не чужды мы греху,
но песни главные отпеты,
и у детей горит в паху
огонь бессмертной эстафеты.

Есть личности — святая простота
играет их поступки, как по нотам,
наивность — превосходная черта,
присущая творцам и идиотам.

Лицо нещадно бороздится
следами болей и утрат,
а жопа — нежно гладколица,
поскольку срет на все подряд.

Кровава и гибельна резкая ломка
высоких и древних запретов,
Россия сказала об этом негромко,
поскольку убила поэтов.

В повадках светит седина,
в зубах — нехватка до комплекта,
душа проедена до дна
свирепой молью интеллекта.

За женитьбу есть научный
и весьма весомый довод:
холостым повсюду скучно,
а женатым — только дома.

Порой астрономы бранятся,
перо самописца дрожит —
опять на Летучем Голландце
развозит мацу Вечный Жид.

Конечно, в жизни слишком часты
мерзавцы, воры и пропойцы,
но всех страшней энтузиасты,
романтики и добровольцы.

Традиции наши — крутые,
зато мы ничуть не лукавим:
убитого пишем в святые,
живого — собаками травим.

Отчизны верные сыны,
горячим рвением полны,
отчизны верных дочерей
мы превращаем в матерей.

Когда кричали мне, что надо —
вперед, вперед! — я думал часто,
что превосходно к цели задом
идут гребцы и педерасты.

Женщине к лицу семья и дом,
гости и бесцельные расходы;
занятая умственным трудом,
женщина грешит против природы.

Что толку в самом райском рае,
где им отводится квартира,
тем, кто насильно умирает
на перекрестках судеб мира?

В России бюджет и финансы
глубокой загадкой богаты:
доходы от общего пьянства —
обильнее общей зарплаты.

Чем ниже вниз, тем ниже страсти;
а наверху? Наоборот?
Народ своей достоин власти,
а ей за что такой народ?

С утра садятся ребе
бутылку распивать,
потом кидают жребий —
и я бегу опять.

Чем ближе мы к земле и праху,
тем умудренней наш покой —
где юность ломится с размаху,
там старость пробует клюкой.

Люблю в беседах элемент
судьбы миров и звездной пыли
как тонкий аккомпанемент
к опустошению бутыли.

Азарт любовного пылания
с годами горестно меняется:
в душе горит огонь желания,
а тело — не воспламеняется.

Есть внутренняя музыка судьбы,
в душе ее мелодии играют,
и, внемля ей, безумствуют рабы,
а вольные — свой путь соразмеряют.

Подвижник нами душится стремительно
в обильных обвинениях нелживых,
служение смешно и подозрительно
для служащих, прислуги и служивых.

Вот человек: высок и низок,
до гроба предан и предатель,
вчера враждебен, завтра близок,
герой в огне и трус в халате.

Удачливость судьбы или провальность —
различны в переменном освещении,
фортуна — субъективная реальность,
даруемая в личном ощущении.

Повсюду люди заводились,
уже земные обитатели,
где с обезьянами сходились
ракет межзвездных испытатели.

Кто-нибудь, кто юрче и хитрее,
должен быть виновен и в ответе —
следовало выдумать еврея,
если б его не было на свете.

Жизнь — одоление материи,
пространства, времени, природы,
а не кретинства, лицемерия
и хамства гнилостной породы.

Путем непрямым, но фатальным
спешат наши судьбы куда-то,
вершатся исходом летальным,
и дни обращаются в даты.

У Фрумы — характер угрюмый,
но женский у Фрумы талант:
Абрам в обрамлении Фрумы
стал чистой воды бриллиант.

Какая это дивная затея —
стихи писать, слова перебирая,
то жарко от удачи холодея,
то холодно свой пламень озирая.