Игорь Губерман - Гарики из Атлантиды. Пожилые записки

К примеру, было так. После одного из морских сражений афиняне не успели из-за бури, разметавшей корабли, похоронить своих погибших. Это было вопиющее нарушение религиозных традиций, и друзья и родственники павших потребовали осудить на смерть шестерых стратегов-военачальников, вернувшихся в город. В день суда Сократ (он был тогда ненадолго избран пританом — членом афинского Совета) был как раз председателем собрания. Он соглашался, что стратегов надо судить, но требовал неукоснительного соблюдения закона: судить поодиночке и вникая в обстоятельства, а не огульно сразу всех послать на казнь. А именно этого один за другим требовали ораторы и воющая вокруг толпа, подстрекаемая врагами стратегов и друзьями погибших. Атмосфера накалилась до предела, и страх перед расправой над ними уже вынудил пританов уступить. Дрогнули сорок девять человек — все, кроме Сократа. Благодаря его единственному голосу трезвости и бесстрашия суд отложили. Избранные назавтра новые пятьдесят человек (Сократа среди них уже не было) снова не выдержали угроз толпы. Стратегов казнили, не разбираясь в степени вины каждого, что было очевидной несправедливостью.

Самое жестокое похмелье — от опьянения коллективным единодушием. Оно пришло немедленно, и афиняне раскаялись, а чтоб забыть позор, покарали уступчивых пританов. О трезвом голосе недрогнувшего Сократа никто не говорил, но ощущение стыда — не лучшая почва для добрососедства, и афиняне еще припомнят Сократу этот случай его душевного превосходства.

Вскоре после того злополучного морского сражения афинское войско было наголову разбито спартанским, и в городе установилось правление тридцати тиранов (название, укоренившееся в Афинах и оставшееся в истории). Разумеется, сами эти тридцать человек себя тиранами не считали, и правление их официально именовалось «строем отцов», но в городе свирепствовал террор. Убивали самых активных защитников и устроителей свергнутой демократии, многие спасались бегством.

Сократ не принимал участия в подготовке восстания (которое назревало), он только в уличных беседах, к ужасу слушателей, невозмутимо сравнивал нынешних правителей с пастухом, уменьшающим свое стадо как бы количественно, но с таким отбором, чтоб куда существенней уменьшить качественно. (Когда я это читал впервые, тихий холодок прошел у меня по спине от ассоциации со сталинскими временами. Ощущение, что все на свете уже было, помогает, как это ни странно, жить и примиряться с климатом своего столетия.)

Нет, его тогда не покарали за возмутительные речи: его бывший слушатель, ученик и поклонник — некий Критий — был влиятельнейшим из тиранов. Более того, его стремились всячески приблизить, привлечь, использовать. Ведь как заманчиво: мудрец на службе!

Первое же поручение, будь оно исполнено, связало бы его с компанией олигархов наиболее прочными из пут: общностью в пролитии крови. Пятерым, в том числе Сократу, было оказано доверие: поручено им было доставить в Афины врага тиранов Леонта Саламинского. Участие Сократа было неслучайным, и философ понимал его глубокую значимость для своей последующей жизни. Неповиновение гарантировало верную и незамедлительную смерть.

А здесь ты ошибся в своей догадке, многоопытный современный читатель. Нет, я не стану вспоминать систему гнусных коллективных голосований, хотя Пахан про пользу круговой поруки на совместно пролитой крови знал и понимал досконально. Нет, я другое хочу вспомнить, потому что не только во все века, но и на всех уровнях общества похоже сплачивалось единство. Я это близко наблюдал в Загорской следственной тюрьме. Трое каких-то отпетых ребят избили до полусмерти — он уже и не стонал — мне не знакомого сокамерника, я только-только в эту камеру тогда попал и не понимал еще ничего. А после эти трое всех подряд, кто в камере сидел, стали заставлять поочередно подойти и пнуть ногой это распростертое тело. Чтоб коллективным было избиение, тогда и срока никому не добавят, как мне тихо объяснил сосед. Я вовсе был зеленым новичком, я первую тогда неделю сидел. И хоть вскипело все во мне, но я не поручусь, что отказался бы, мне повезло, что подоспели надзиратели.

И пятеро отправились в дорогу. Их даже мысленно никто не осуждал. Что они могли поделать против всесильных олигархов и огромной своры преданных подручных? Не они, так другие сделали бы это, глупо отдавать зазря свои цветущие жизни.

И пятеро послушно вышли в путь. Но только четверо отправились за жертвой, а Сократ спокойно и как бы естественно свернул с дороги и пошел домой. Знал отлично, что его за это ждет, но улыбнулось счастье: тирания пала. К тому времени уже почти никто, пожалуй, не помнил о военных доблестях Сократа, ибо сам он не заботился об этом. А вот гордое и независимое поведение последнего времени было замечено вполне, и философ мог теперь стремительно выдвинуться на волне восстановления демократии, ибо сограждане помнили, как он только что рисковал жизнью, будто и не ценя ее вовсе.