Игорь Губерман - Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Российскую модель мне даже не пришлось искать — она сама всплывала в памяти, — я ведь из лагеря освобожден был очень уж недавно. Я лет несколько тому назад эту модель подробно описал в книге воспоминаний, только так она упрочилась за это время, что я ее припомню снова.

Представьте себе огромный исправительно-трудовой лагерь. В нем есть жилая зона с множеством бараков, есть непременная промышленная зона (труд исправляет), есть поселок, где живет надзорсостав, а также всяческие караулки, склады и казармы. Есть еще барак усиленного режима (карцер или штрафной изолятор), все окружено колючей проволокой и проволокой с током, а вокруг — вышки с автоматчиками. Внутри течет установившаяся, донельзя тяжелая и унизительная рабская жизнь. Древнее еврейское проклятие: чтобы вы были рабами у рабов — здесь ощущается во всей его кошмарности и полноте. И вдруг в один прекрасный день, построив зэков на плацу, начальник лагеря объявляет полную свободу. Часовые сходят с вышек, исчезают свирепые охранные овчарки, весь надзорсостав (такие же овчарки, но двуногие) закуривает и приветливо смеется. Зэки все — в растерянности и смятении. Они сбиваются в группы, галдят и спорят, недоумевают и прикидывают, как им жить. Когда они в себя слегка приходят, то вокруг кипит уже другая жизнь. Первыми, естественно, сориентировались те, кто их охранял, и конечно же — уголовная шобла. Уже продукты все со склада разворованы и спрятаны, уже промышленная зона разворошена сполна, и все, что стоит хоть немного, продано в соседние деревни — те охотно покупают, ибо краденое дешево. А в бывшем карцере — уже открыта типография большой газеты «На свободе с чистой совестью». А выпускает ее бывший надзиратель карцера, еще вчера садист и зверь, а ныне — эссеист, мыслитель и борец за права человека. В бывшем караульном помещении — роскошная гостиница для любопытствующих приезжих и возможных покупателей остатков лагерного добра. Казарма (где сейчас перешивают уворованную зэковскую одежду) — личное владение бывшего ее коменданта, он первым догадался переписать строение на свое имя. И то же самое — со всеми остальными зданиями зоны. Оружия на зоне было столько, что его частично продают соседям, а частично сберегают, ибо устрашенные соседи поставляют в зону продовольствие — чтобы от голода оружие не пустили в ход, а кроме того — это естественная гуманитарная помощь растерянному населению. Еда привозится на лагерных машинах, а в чьих руках весь транспорт — догадаться нетрудно. Уголовные паханы запросто сговорились с начальником гаража (у того — жена и маленькая дочь, он согласился сразу), так что все оформлено на трудовой коллектив. А все шестерки уголовные и прихлебательская шелупонь из уголовников помельче — все в охране и опять же от сторожевых псов ничем не отличаются (разве что галстуками, когда едут в соседние деревни). Среди них полным-полно и бывших надзирателей — руководителей, разборки между ними постоянно происходят, но всегда они находят общий язык, поскольку одинаковая психология была у них всегда.

Вот именно такое и случилось на необозримых просторах бывшего лагеря мира, социализма и труда. Только теперь пора напомнить, что на лагерном (отменно точном) языке огромная прослойка зэков тихих, работящих и совсем не криминальных так и называлась — мужики. И фраера-интеллигенты состояли в той же категории. Естественно, что все они (врачи, преподаватели, инженеры, ученые, рабочие и все-все-все) — в растерянности полной, на акулью хватку паханов и бывших надзирателей смотрят с ужасом, и так обидно им от бессилия и нищеты, что даже обуревает их порой тоска по канувшему упорядоченному лагерю. Тем более что сил и сметки для добычи пропитания надо теперь гораздо больше: нет былой казенной пайки. Трудно потому еще, что обрела свободу вся хищная тварь. А так как во множестве людей эта хищная тварь опасливо таилась, то теперь наглядно выявился их действительный душевный облик. Естественно, что прежде прочих этот облик выявился у вчерашних сторожевых собак империи, но то же самое нарисовалось вдруг и у начальственных овец, не считая всяческих баранов, — а вчера лишь обходились голой травкой. Ввиду обилия огнестрельного оружия разборки их при дележе добычи — смертоубийственны, и фраерам такое вовсе недоступно.

Тут вы можете меня спросить: а почему же вышеупомянутые слои населения оказались инвалидно неспособны к вольной жизни? И мне кажется, что на такой вопрос ответ имеется.