Эли Визель - Легенды нашего времени

Час, два часа молчанья. Перед домом остановилась машина. Катриэль подумал: теперь я должен взять свои вещи, открыть дверь, спуститься по лестнице и уехать. И дорога, по которой я пойду, уведет меня далеко от нее и далеко от меня самого.

— Я вернусь, — сказал он, целуя влажный лоб жены. — Войны не будет. Жертв не будет. Вот увидишь.

Она с усилием ему улыбнулась, но не пошла провожать. Как пригвожденная, она сидела неподвижно, мрачно разглядывая свои сплетенные руки, словно решившись никогда больше не говорить и не делать ничего. Может быть, она думала о своем сыне, обо всех сыновьях, оторванных от отцов, об отцах, вырванных из жизни. Потом в окно вошла ночь. Малка встретила ее, медленно раскачиваясь. Она стояла у стены и медленно, глухо и ритмично билась об стену головой.

Через несколько дней я познакомился с Катриэ-лем. А Малка не увидела его больше.

Не забыть мне, какая была жара: стоячая, как вода, тусклая, как мрачное небо. Она подавляла все.

День подходил к концу. Он был длинным и изнурительным. Батальон, поднятый на ноги в четыре утра, готовился двинуться на юг. Но приказа выступать не было, он запаздывал. Раздражающая, унизительная неуверенность. И вдруг — контрприказ: все разобрать, мы остаемся на месте. У людей испортилось настроение, они брюзжали: «Хорошо начинаем! Если так будет продолжаться, нас добьет не противник, а солнце».

Я стоял у входа в палатку номер десять, одетый в старую форму Гада. Солдаты третьего отделения, растянувшись на своих раскладушках, ожидали вечера и первого дуновения прохлады.

— Привет, — сказал я.

Мои будущие товарищи, совершенно равнодушные ко всему, даже не пошевелились.

— Я ваш жилец. Могу я увидеть сержанта Иоава?

Сержант поднялся и проворчал:

— Это тебя прислали вместо Ашера?

— Не совсем, — сказал я во избежание возможных недоразумений.

— То есть как?

— К сожалению, я не вместо Ашера, во всяком случае, не совсем.

Он стал холодно меня разглядывать, что позволило и мне сделать то же самое. Квадратные плечи, на которых, казалось, держалась рама палатки. Жесткое лицо с резкими чертами. Весь красно-рыжий: грива, брови, глаза.

— Начнем сначала, ладно? Ашер сломал ногу, так или не так? Так. Мне нужен пулеметчик. Так? И ты говоришь, что это не ты?

— Не совсем.

Рыжий сделался опасно ласков:

— Не будешь ли ты любезен объяснить, что ты хочешь сказать?

— Охотно, сержант. У вас есть свободная кровать, я ее займу. Вот и все. Могу добавить: я в жизни не прикасался к пулемету.

На него стоило посмотреть. Когда рыжий краснеет, это значит, что дело будет жаркое.

— Прочтите, — сказал я, чтобы предотвратить катастрофу.

Я подал ему приказ, подписанный Гадом. Это произвело на него должное впечатление.

— Так бы и говорил.

Тут и прочие заинтересовались моей особой.

— Так что там, в этой бумажке?

— Да ничего. Вот этот человек, по имени Давид, оказывает нам честь пребывать с нами до следующего приказа.

И тут же, немедленно, все, хоть и колеблясь между почтительностью и подозрениями, начали допрос с пристрастием. Возраст, семейное положение, адрес, профессия, особые приметы. На все — отрицательные ответы.

Враждебные голоса:

— Да он смеется над нами.

— Он играет в секретного агента.

Я не сдавался. Они тоже. Вопросы сыпались со всех сторон:

— Ты в военной разведке?

— Но ты хоть в армии?

— Нет, господа. К сожалению, нет.

— Ты никогда не призывался?

— Никогда.

— Как это может быть?

— По состоянию здоровья, в частности.

— Но ты ведь носишь форму, черт возьми!

— И да, и нет.

— Он смеется над нами!

— Да еще просит гостеприимства! Нет, много чего я видел, но такого…

Как ни грустно, мне пришлось пуститься в объяснения и сознаться, что на самом деле я не служу в их армии, не мобилизован, и даже не гражданин этой страны.

— Но кто же ты на самом деле? — спросил один насмешник.

— Еврей, — сказал я.

Этот простой, но неожиданный ответ их несколько осадил, и я получил передышку. Но ненадолго. Кто-то тут же опомнился:

— Но для чего ты здесь? Что ты будешь делать?

— Не имею представления. Вероятно, буду смотреть.

Изумленные таким нахальством, они защелкали языками, пальцами, чтобы выразить свое неодобрение:

— На кого смотреть?

— На что смотреть?

— Не знаю, — сказал я. — На вас. На себя.

— Изумительно! — вскричал один из солдат. — Завтра люди скажут: быть евреем — значит смотреть.

Раздался дружный хохот. Мне захотелось провалиться сквозь землю. У меня гудело в голове, горели щеки; мне хотелось убраться прочь, сбежать из этого лагеря, не попрощавшись с Гадом. Но в эту минуту из глубины палатки появился солдат, который протянул мне руку: