Стивен Келман - Пиджин-инглиш

Теория красок учит, как использовать разные цвета для создания разного настроения или чтобы истории рассказывать. Цвета показывают всем, что ты чувствуешь. И не нужно рисовать что-то конкретное, главное — цвет. А так рисунок вообще может быть непонятным. Мои чувства — это зеленый, желтый и красный. Желтый — это солнце и волосы Поппи Морган. Зеленый — это когда Агнес ползала по травке в детском парке, увидела кузнечика и захотела поймать. Было очень прикольно. Видели бы вы ее изумленное личико, когда кузнечик прыгнул. Кузнечик приземлился, и она опять попыталась его схватить. А потом еще и еще. Настойчивая какая. В конце концов я поймал ей кузнечика. Агнес поначалу как вцепится ему в лапку, чуть не оторвала, но я показал ей, что нужно держать осторожно. Пальчики у нее крошечные и вместе с тем пухлые. Я их обожаю больше всего. Только у младенчиков тела маленькие и одновременно пухлые.

Красный цвет — это кровь мертвого пацана. У меня красный вышел очень светлым, и я добавил чуток черной краски. И все равно того, что я видел у себя в голове, не вышло. Жалко.

Миссис Фрейзер:

— Будешь так усердствовать, дыру в бумаге протрешь!

В конце концов я плюнул. Перед глазами у меня все плыло, и Поппи на меня косилась как на придурочного.

Здесь повсюду предупреждения. Понятно, что их цель — помочь, но некоторые уж очень смешные. Вокруг нашей школы высокая ограда, а поверху из нее торчат острые пики. На ограде написано:

Правда, смешно? А в школе куча объявлений про мобильные телефоны:

Коннор Грин:

— Это потому, что все преподы — роботы, у них от сигнала с мобильников микросхемы клинит.

Натан Бойд:

— Тебе тоже нужно табличку повесить. «Не говорите с этим парнем. Риск лапши на уши».

Коннор Грин:

— Отвали!

У реки мы обнаружили еще одну психанутую надпись:

Нам эта объява дико понравилась. Сейчас она у нас на первом месте.

Я:

— Надо подсунуть Натану Бойду кресс водяной, пусть покушает.

Дин:

— Клевая мысль. Только он не станет. За деревьями — река. Такая темная-темная. И узкая, особо не поплаваешь. Да еще в воде полно кислоты, сразу кожу сожжешь. Над трубой, по которой стекает всякая дрянь, настил, можно усесться вдвоем. Мы сели и принялись смотреть на проплывающий мусор. Ничего особенного — палки, консервные банки и бумажки. Кто первый заметит человеческую голову, тому миллион очков.

Мы высматривали нож, которым убили мальчика. Называется «орудие убийства». Если обнаружим, выловим из воды и передадим полиции.

Я:

— Гляди в оба, ведь он может быть где угодно.

Дин:

— Задача ясна, детектив-инспектор.

Мы теперь настоящие детективы. Это наша миссия. Ведь мертвый пацан как-то даже сказал придуркам, чтобы отвяли от меня, когда те орали, что я себе колени отморожу, потому что штаны короткие. Я его даже не просил, он сам ввязался. После этого я хотел с ним подружиться, но его убили раньше. Все равно он был мне друг, хоть этого не знал, и теперь моя очередь ему помочь. Это мой первый убитый друг, такое нельзя забыть. На орудии убийства должны остаться отпечатки пальцев и кровь. Дин сказал, по ним можно определить убийцу Он это тоже видел в сериале.

Дин:

— Поможем поймать убийцу, получим награду, круто, да?

Я:

— А сколько?

Дин:

— Не знаю. Штуку. Может, больше.

«Штука» значит «тысяча». Очень много.

Если бы у меня была штука фунтов, я бы купил билет и папе, и Агнес, и бабушке Аме, а на оставшиеся деньги — нормальный кожаный футбольный мяч, который не улетает куда попало, когда по нему бьешь.

Я:

— Ты смотри внимательно. Он точно сюда побежал.

Дин:

— А насчет ножа ты уверен?

Я:

— Спрашиваешь! Вот такой здоровый!

И я расставил руки.

Дин:

— Слушаюсь, шеф. (Так детективы разговаривают между собой. По правде.)

Если убийца бросил нож в реку, его, наверное, давным-давно унесло в море. А вдруг нет? Чесслово, нервное это дело. Не хочу, чтобы убийца выкрутился. Так что мы смотрели во все глаза.

В этой речке даже рыбы нет. Грустно как. Хоть бы несъедобная попадалась. И уток нет, мелюзга переколола утят отвертками. Птенчику ведь много не надо.