Меир Шалев - Эсав

Главы всех милетов города, в поразительной демонстрации братства, объявили единодушный бойкот и запрет на посещение недозволенных верующим фильмов, скрипучие крылья мельницы производили ужасающий шум, облака перемолотой муки выбеливали лица актеров и зрителей добела, но вопреки всему этому люди продолжали стекаться в немое кино. Самым постоянным и самым восторженным среди них был еврейский юноша по имени Элиягу Саломо, один из молодых парней монастирской общины. Он был неисправимо любопытен, охоч до острых ощущений и новинок и, подобно всем прочим монастирцам, известен также как астроном, философ, лингвист и математик. Впрочем, главную известность ему принесло то, что он стал первым иерусалимцем, прокатившимся на автомашине.

Эта история требует некоторого разъяснения, ибо в городе, видавшем все виды смерти, глупости, чудес и боли, трудно кого-нибудь чем-нибудь удивить, — но первая машина даже ему оказалась в диковинку. Этот маленький, мощный «напьер», выгруженный с корабля у подножья Кармеля, помчался по просторам страны, ошеломляя глаза, нос и уши ее обитателей и открывая перед ними дикий и распутный мир внутреннего сгорания. Его полированная обшивка красного дерева, сердцебиения, раздававшиеся из его корпуса, отсутствие раздражающих мелочей, вроде ворчливых кучеров, путающейся упряжи и грезящих наяву лошадей, очаровали всех, кто его видел. В один прекрасный летний день маленькая машина прибыла в Иерусалим и воскурила городу незнакомый фимиам из бензина и каучука, кожи и разогретого металла. Водитель, высокий усатый американец лет пятидесяти, щеголявший кавалерийской шинелью, гигантскими зубами и фуражкой с козырьком, припарковал свой механический экипаж возле Шхемских ворот, неподалеку от той самой мельницы. Он снял пылезащитные очки и шоферские перчатки и, бесстрашно смешавшись с собравшейся толпой, стал пожимать всем руки и представляться: «Мистер энд миссис Чарльз Глидден оф Бостон». Мисисс Чарльз Глидден, рыжеволосая и улыбчивая, вызвала еще большее потрясение. Она тоже пожимала руки и тоже была обута в сапожки для верховой езды. Ее веснушки и глаза сверкали, шелковый платок на шее развевался на ветру, а твидовые брюки убедительно демонстрировали ошеломленной толпе, что ее ноги сходятся друг с другом. Вплоть до этого судьбоносного дня главы религиозных общин во всех поколениях успешно внушали каждому мужчине в городе, что только его жена — та единственная в мире женщина, чьи ноги сходятся вместе, дабы эти мужчины не вожделели того же места скрещенья ног у других женщин. С этой целью они изобретали всяческие обманы, пугали жуткими угрозами и заставляли женщин шить платья, непроницаемые для света и правды. И вот явились американец, его жена, ее брюки и их автомобиль и перевернули весь порядок вещей с ног на голову.

Элиягу Саломо был в ту пору мальчишкой лет десяти, но уже достаточно смышленым, чтобы сожалеть о том, что миссис Глидден появилась в городе раньше, чем он стал мужчиной. В ту ночь он не мог заснуть и после полуночи выскользнул из дома и вернулся к Шхемским воротам. Толпа уже рассеялась, и только несколько зевак стояли в отдалении, да двое охранников, нанятых американским консулом, крутились возле машины. Под мглистым покровом третьей ночной стражи мальчик пробрался в багажник автомобиля и закрыл над собой его крышку.

Наутро, когда супруги Глидден выехали, чтобы окунуться в Иордане, они услышали сдавленный кашель из неположенного места машины. Остановившись, они обнаружили в багажнике мальчика — одурманенного выхлопными газами и умирающего от восторга и духоты. Они тотчас вытащили его на свежий воздух, накормили и напоили и к вечеру вернули в Иерусалим — сидящим в уютном брючном углублении миссис Глидден. здоровым и невредимым, по уши влюбленным и бегло говорящим по-английски.

Он не уснул и в эту ночь и на следующее утро поспешил к Шхемским воротам, но увидел, что супружеская чета исчезла. Только следы шин в пыли да тонкий запах духов и гари — вот и все, что они оставили за собой. Элиягу никогда больше не видел ни «напьера», ни миссис Глидден, кроме как в своих снах. Со временем сны, как это им свойственно, распались на тоску, воспоминания и надежды, и Элиягу Саломо опять погрузился в учебу, наблюдения и размышления, а с тех пор, как появился упомянутый Сальваторе Бенинтенди из Александрии, — еще и в немые фильмы. Он быстро подружился с киномехаником, научился у него итальянскому и стал бескорыстно, не требуя платы, помогать ему в работе. Он подметал с полу плевки и мучную пыль, продавал билеты и крутил фильмы. Эта дружба подняла не одну пару бровей в монастирской общине, поскольку Сальваторе Бенинтенди был подозреваем в любви к мужчинам, и подозрения эти, как и все прочие подозрения, рождавшиеся в Иерусалиме с незапамятных времен, были совершенно справедливы. Кто-то будто бы даже слышал, как Бенинтенди сказал: «Мне плевать, обо мне говорят, пока это говорят за моей спиной» — и засмеялся высоким тонким голосом. Но Элиягу это не беспокоило, потому что он знал, что если его друг — гомосексуал, то платонического толка, то есть из тех, кому представляется равно отвратительным телесное прикосновение любого рода — к женщинам ли, к мужчинам или к животным.