— Боже мой, конечно, если бы отец был здесь, он бы надавал ему по заднице.
На этот раз она действительно говорила про себя. Впрочем, за спиной ее сына прожекторы высветили еще четырех парней, одетых так же, как он, и громко игравших на своих инструментах. Они предстают только чтобы повторить припев:
Мы пахари,
Всем хором мы поем
Землю наших краев…
Как только они замолкли, зал взрывается. Казалось, что стены и потолок обрушатся. Луизона и Жанина лезли из кожи как сумасшедшие. Они не только хлопали, они кричали, срывая голос:
— Браво, Боби!
Луизона поворачивается к Цезарине. В ярости она ей бросает:
— Да хлопайте же!
И послушно, как осел, Цезарина захлопала.
А песни продолжают звучать, сменяя друг друга — все ближе к земле, все ближе к корням.
В них обо всем: о Ризу, о дровосеке, о стремительном потоке, об озере Мертвых, даже о быках.
Зал накален до предела, и Цезарину захватывает его энтузиазм. После третьей песни она уже кричит громче всех:
— Браво, Леон! Браво, Боби! Еще одну! Еще! Еще!
Когда мальчишка кончил кланяться и занавес упал, Цезарина была вся в поту. Мокрая, как после целого дня на сенокосе. Она спрашивает у Луизоны:
— Он будет еще петь?
— Конечно, нет. Его выступление кончилось. Сейчас антракт, а потом — Жиль Виньо.
— Ну до этого мне дела нет. Я хочу увидеть моего парня.
Они спускаются. Цезарина готова истоптать людей, из-за которых нигде нет прохода. Ей хочется накостылять им зонтиком по спинам.
Наконец они добрались до кассы. Там к ней подходит незнакомый человек:
— Это вы мама Боби?
Она выпрямляется от гордости.
— Я, конечно!
— Идемте, я проведу вас к нему. Если ваши друзья хотят идти с нами…
Она поворачивается. Остальные следуют за ними.
Удивительно, что надо пройти через туалеты, чтобы попасть в лабиринт коридоров и лестниц, подниматься и спускаться по ним и затем только очутиться в маленькой комнате, уже запруженной поклонниками. Проводник отстраняет их, приоткрывает дверь и отступает в сторону со словами:
— Заходите скорей.
Она входит и видит своего сына. В одних трусах, он цветастым полотенцем вытирает себя.
Минутное замешательство, и они оказываются в объятиях друг у друга. Цезарине хочется говорить. Рассказать от начала до конца все, что пережила, но из груди вырывается лишь громкое рыдание, которое раздирает слух сына.
— Мама… Мама… не плачь.
— Малыш… Малыш… если бы твой бедный отец был тут! Но тебе жарко, мой бедный малыш!
Так проходит довольно много времени, затем, отстранившись от сына, старуха вглядывается в него, укрывает, ласкает и, смеясь, произносит:
— Это ничего, что ты вырядился так перед людьми, хотя сам никогда не любил этого!
Она показывает на сваленную на стуле одежду, в которой он был на сцене, и они одновременно разражаются смехом. Тем смехом, который оба забыли с тех пор, как Леон распрощался с детством.
Bernard Clavel «Boby» © BFB/Paris-Match, 1981 © И. Сабова (перевод), 1990
Алин Булон — гордячка. Если у входа в детский сад, куда она спешит за своим маленьким Жереми, чья-нибудь мамаша начинает любопытствовать, какую роль получил ее муж, она небрежно отвечает:
— Он снимается вместе с Александром Дювернь, скоро увидите его в новой серии «Расследований комиссара Пуавр». Роль небольшая, но некоторые сцены весьма занятны. Вы же знаете, его амплуа — полицейские-неудачники.
И в самом деле, дамы из окрестных домов будут до слез хохотать над забавными приключениями полицейского инспектора, а вместе с тем удивляться тому, как угрюмый, неразговорчивый тип — папаша приятеля их маленьких сынишек — может преображаться на экране.
Робер Булон отнюдь не красавец: тощий, сутулый, вдобавок близорукий, отчего вид у него всегда рассеянный. С Алин он познакомился, когда учился в консерватории, ее очень забавляла его уверенность в собственной неотразимости, а наивность пленяла, и, не желая разбивать иллюзии Робера, она согласилась выйти за него замуж.
Вскоре для них наступили тяжелые времена. Никто не предлагал Роберу Булон роль Ромео, уделом его было играть курьеров и мелких чиновников. Он исполнял эти роли или чересчур сосредоточенно или, наоборот, начинал смеяться в самых неподходящих местах, чем веселил зрителей, и вскоре за ним прочно укрепилась репутация комика. Робер злился, когда, после очередной премьеры, друзья поздравляли его с «успехом», казавшимся ему весьма сомнительным. Все это ужасно его угнетало, он считал, что друзья подсмеиваются над ним. Лишь Алин утешала мужа, уверяя, что и смешные роли могут быть весьма значительны.
Читать дальше