Патрик Бессон - Дом одинокого молодого человека - Французские писатели о молодежи

Мороз крепчал. Она ощутила это еще сильнее, когда добралась до берега реки. Реку совсем сковало льдом. По берегам лед был неровным, так как уровень воды опустился. На середине, где течение было сильнее, вода замерзла лишь ночью, и корку льда метра в два шириной слегка припорошило. Не колеблясь, Эмилия пошла через реку. Добравшись до середины, она услышала продолжительный треск и решила идти напропалую. И все же благополучно перешла на другой берег и поспешила скрыться в зарослях кустарника.

Там простиралось болото. Утонуть не утонешь, но и передвигаться трудно из-за множества кочек, запорошенных снегом. Она упрямо двинулась в путь, спотыкаясь, то и дело падая, повторяя про себя: «Ничего страшного, не утону. Ничего страшного…» И вдруг вспомнила о Бертране. Если он вздумает перейти реку, можно не сомневаться: на середине лед не выдержит. Только ей подумалось, что надо повернуть к реке, от которой она отошла едва ли на сто шагов, как в ту же минуту она услышала глухой продолжительный треск, а затем жуткий грохот. «Лед провалился», — мелькнуло в голове. И она снова побежала.

Добралась до открытого склона, с трудом вскарабкалась. Остановилась почти наверху, прошептала: «Я тоже погибла». Чудовищный холод пронзил тело. Она посмотрела на голую руку — та была почти белой. Еще четверть, полчаса (откуда знать, сколько) шла вслепую, потом упала.

По-видимому, она находилась на обочине дороги, так как видны были следы шин. Узнать дорогу и окрестности она не могла. Прошептала: «Бертран». Она ни о чем не сожалела, ей было уже все равно. Теперь на снегу сверкало солнце. Неужели это смерть?

Она потеряла счет времени. Опять смотрела на руку. Бесчувственные пальцы напрасно пытались дотянуться до чего-то в снегу. До чего? До цветка… Все вокруг внезапно покрылось цветами. «Фиалки…» — прошептала она.

«Это не фиалки», — тотчас ответил ей чей-то низкий голос. Бертран лежал рядом с нею в заледенелом пальто. Он выбрался из воды и теперь тоже умирал. Она не удивилась. Опять прошептала: «Фиалки». — «Не фиалки, — возразил Бертран. — Перекати-поле. Тут берег моря. Это перекати-поле. Море, — повторил он. — Весна».

Разговор внезапно прервался. Сказать больше было нечего. Свет в глазах померк.

Говорят, то есть, это Мазюро, фермер из Сёй, рассказывает, их подобрали, оттерли снегом, отправили в больницу. Вот уже несколько лет они живут, как и все прочие смертные. И может, доживут до глубокой старости. У их детей глаза цвета моря.

Ночная смена опять насыпала сахару в табельный отметчик. Его часы показывали 2.13. Эмма не глядя взяла свою карточку номер 1115 — в верхней части второй колонки, справа от двери. Сунула в серый ящик. Клац! Так и отпечаталось: 2 часа 13 минут. Эмма часов не носила, ей не надо было узнавать точное время. Часовые стрелки вращались у нее внутри. Сейчас было где-то между 5.48 и 5.55, скорее всего — 5.55, раз идти по Вокзальной авеню ей мешал поднявшийся ветер.

Путь до работы Эмма проделывала пешком. Деньги, отложенные на покупку машины, съел в конце концов столовый гарнитур в деревенском стиле, который самолично выбрала мать. Старая мебель в гостиной семейства Сарро вдруг оказалась приземистой, громоздкой и мрачной. Именно эти три прилагательных употребила мадам Сарро, чтобы выразить свое в ней разочарование (неудовольствие вообще было тем чувством, которое выражалось ею с особым тщанием — отточенным, нередко даже красочным, слогом). Не она заставила Эмму купить столовый гарнитур вместо планировавшейся машины. Эмма сама, когда скопилась нужная сумма, сказала: «Если подумать, то это не такая уж и блестящая идея». («Если подумать» — выражение, которое часто употребляет санитар Жером Сальс.) Она прикинула, что ей пришлось бы выходить из дому так же, как и раньше — на случай, если машина вдруг не заведется. Потом раймондская автострада 4-Л: надо иметь в запасе добрых двадцать минут, чтобы в случае прокола успеть сменить колесо. Вполне возможно, что после того, как будет поставлено запасное колесо, забарахлит мотор. В общем, ей придется отправляться в дорогу даже минут на двадцать раньше, чем если бы она пошла пешком. Игра не стоила свеч. К тому же при всех этих мерах предосторожности не исключена дорожная авария. Поездка на машине могла превратиться в ад. И сколько бы Эмма ни сыпала сахару за завтраком, она не могла помешать времени бежать. Мадам Сарро не поняла последней фразы, произнесенной старшей дочерью, зато все предыдущие — да. «Раз ты теперь при деньгах, — сказала она, — ты должна оплатить мне тот столовый гарнитур, что я видела на днях в „Конфораме“». И добавила: «Для нас это будет уже кое-что».