Ален Зульцер - Идеальный официант

— Да, в чем в чем, а в недостатке деловой сметки его нельзя упрекнуть. Но я платил бы ему много больше, чтобы его заполучить, ему стоило только потребовать, он получил бы все, что захочет, он это знал. Я прекрасно понимал, что он меня не любит, но он был мне нужен. Мне не нужны были ни разговоры, ни понимание, даже склонность была не нужна. Мне просто был нужен этот мальчик, его запах, его тело, мне нужна была его покладистость и чтобы он делал все, что я хочу, если был не против, чтобы я им распоряжался по своему усмотрению, чтобы он это мне позволял. Позволял просто владеть его телом. Мне было абсолютно все равно, каким образом эта немыслимая драгоценность попадет в мои руки. Я хотел держать его при себе. Я должен был вознаградить его за то, что он был первым, кто предоставил мне возможность получить то, чего я столь долго ждал, но из страха не решался сделать первый шаг. Я хотел чего-то такого… — он запнулся, — чего я раньше никогда не испытывал. Я годами этого ждал и был уже весь истерзан злополучным желанием, которое изнуряло мои последние силы и которому надо было дать волю. Исступленный бог возопил об избавлении. Мне было уже под пятьдесят, я не мог жить так дальше, у меня не было иного выбора, для жизни мне был нужен Якоб, нужен был огненосный, животворящий Прометей, чтобы самому не стать Прометеем, которому каждый день приносит новые терзания. На какое-то время он дал мне забыть о том, что моя молодость прошла и что я чуть было не упустил все, о чем страстно мечтал с молодых лет, и тоска по всему этому в последние годы становилась все сильнее, а в те месяцы решительных перемен я стал ощущать ее физически, ту тоску, которая по ночам бросала мое тело то в жар, то в холод; я не хотел и не мог умереть, не совершив того, о чем алкал всю жизнь. Я должен был прикоснуться к этому мужчине любой ценой. Безумного бога, который неистовствовал во мне, я заменил пороком, умело скрывая его от окружающих; я действительно боготворил Якоба, и, если бы он потребовал, я встал бы перед ним на колени, как перед алтарем, я обезумел, я погиб. Я был целиком поглощен Якобом. Я думал только об одном: скорее в Америку, в нашу страну обетованную, прочь отсюда, в Америку.

Вскоре после того, как Клингер покинул комнату, ее покинул и Эрнест, возможно, он сказал при этом: «Я задыхаюсь, мне надо подышать», потому что он действительно задыхался, но подробностей он уже не помнил. Якоб все это время молчал, он не пытался подыскать слова, чтобы объяснить свое поведение, оно казалось ясным и без объяснений. Вместо того чтобы хоть как-то снять ощущение безнадежного тупика, он молчал, не пытаясь как-то разрешить ситуацию; он не извинялся, не оправдывался, наконец он поднялся, у него на коленях обозначились красные пятна, лицо окаменело, он казался растерянным, и Эрнест, не в силах больше переносить этого взгляда, пятен на коленях, растерянности Якоба и своих собственных мучений, предпочел обратиться в бегство. Он повернулся и ушел, и ничто на свете не могло остановить его в этом порыве к бегству, возможно самом неправильном порыве, которому он когда-либо следовал. Вместо того чтобы простить Якоба, он бросил его одного. Ему казалось, что он задохнется, ему нужен был воздух.

В поисках дела, которое могло бы его отвлечь, Эрнест блуждал по отелю. Нигде не требовались его услуги: в кухне ни души, терраса безлюдна, бар закрыт, в вестибюле, кроме дежурного за стойкой регистрации, все словно вымерло. Он вышел через боковую дверь, окунулся в слепящее солнце и побежал. Было около двух, за каких-нибудь полчаса вся его жизнь вывернулась наизнанку, как перчатка. Боль жгла немилосердно, она усиливалась с каждой минутой, с каждым шагом, с каждой мыслью. Эрнест не ошибся: прежнего Якоба уже давно не было, еще весной он вернулся из Германии. Эрнест понял, что стал не нужен Якобу; Якоб давно уже идет своим путем.

Хотя сотрудников отеля просили не появляться на улице в служебной одежде, Эрнест выскочил из отеля именно в официантской форме. Но он старался не попадаться никому на глаза, он не хотел ни с кем видеться и ни с кем разговаривать. Выскочив из гостиницы, он побежал куда глаза глядят, сперва через лес, потом вниз к озеру, он шел торопливо, то и дело спотыкаясь; поравнявшись с тем местом, где они в первый раз поцеловались, он остановился, и вдруг его согнуло от боли прямо посреди дороги, потом он ринулся вниз к озеру; на берегу долго стоял, глядя на воду. Когда приблизился пароход, переполненный пассажирами, он повернул назад.