Дженет Уинтерсон: Хозяйство света

Мы двигались вместе; ты перевернула меня, покрыв собой сзади, вытянув шею, чтобы поцеловать меня, слизывая пот с моей верхней губы. Я люблю твою тяжесть, мне нравится, как ею ты удовлетворяешь меня. Люблю твое возбуждение. Мне нравится, что ты не задаешь вопросов, не сомневаешься. В последний возможный миг ты подняла меня и втиснулась между моих ног.

А потом опустилась на меня, твой язык в моих складочках, твои руки на моей груди, и я изогнулась вслед за тобой, а ты — вслед за мной, пока я не кончила.

Я не могла ждать. Я перевернула тебя на спину, взобралась на тебя, глядя в твои закрытые глаза, на твой профиль, а твои руки направляли меня, и движения твои были точны.

Как прекрасна ты на ощупь. Прекрасна во мне, а я в тебе. Прекрасное тело творит геометрию из наших отдельных форм.

Мы обе любим целоваться. Мы много целуемся. Лежа рядом, не в силах разомкнуться. Я засыпаю, вдыхая тебя.

Среда ночи я услышала шум снаружи. Я пыталась стряхнуть с себя крепкий сон страсти — кто-то был у наших дверей. Ты тоже проснулась, и мы лежали рядом, сердца колотились, не понимая, не зная. Затем, не выдержав напряжения, я схватила халат и открыла дверь.

На ступенях в хижину стоял мешок с почти растаявшим льдом, в котором плавала бутылка шампанского, словно реликвия с «Титаника». В мешке головой и телом на три четверти застрял барсучонок.

Мы освободили его и бросили ему пачку печенья, потому что барсуки любят печенье, а еще потому, что он показался нам предвестием праздника, и мы открыли шампанское и вернулись выпить его в постели.

— Как ты думаешь, сколько у нас времени? — спросила ты.

— Пока мы снова не займемся любовью, пока не допьем шампанское или пока не наступит утро?

Я уснула, и мне снилось, как открывается дверь.

Двери вели в комнаты, которые вели к дверям, которые вели в комнаты. Мы рвались дальше, сквозь панели и зеленое сукно, сквозь двери щитовые, остекленные, стальные, бронированные, двери сейфов, потайные, двойные, опускные. Сквозь запретную дверь, которую можно открыть лишь серебряным. ключиком. Сквозь дверь, которая вовсе не дверь в одинокой башне принцессы Рапунцель.

Ты — дверь в скале, которая наконец распахивается, когда ее озаряет лунный свет. Ты — дверь на вершине лестницы, что появляется лишь в снах. Ты — дверь, которая выпускает узника на волю. Ты — низенькая резная дверь в Часовню Святого Грааля. Ты — дверь на краю света. Ты — дверь, что открывается в море звезд.

Открой меня. Шире. Уже. Пройди сквозь меня, и что бы ни лежало по ту сторону, добраться туда можно только так. Только сквозь тебя. Только сейчас. В этот уловленный миг, что открывается в целую жизнь.

Мрак шел вдоль мыса. Свет вспыхивал каждые четыре секунды, как всегда. Его тело жило в ритме света.

Небо и море были черны, но свет открывал воды, словно там горел огонь.

— Вот что ты сделала для меня, — сказал он, хотя рядом не было слушателей, лишь обломки кораблей и маки. — Ты открыла мне воды, словно огонь.

Он ходил почти всю ночь. А если не ходил, то лежал без сна. Он предпочитал ходить.

Тот день на маяке… и она исчезла. Несколько недель спустя пришло письмо, а в письме — булавка с рубином и изумрудом. Он знал, что больше не увидит Молли никогда.

Все эти годы — все те годы давным-давно он сомневался в ней. Их дочке Сьюзен исполнилось три, когда Молли ему рассказала: тот парень, которого Мрак принял за ее любовника, был ее братом. Контрабандист, беглец, но все же ее брат.

Зачем он послушал Прайса? Зачем поверил человеку, который был шантажистом и вором?

Но все это ему простили. Он предал ее во второй раз.

Он глубоко вдохнул — он жаждал холодного ночного воздуха, но вдохнул лишь соленую воду. Его тело наполнено соленой водой. Он уже утонул. Он больше не всплывал подышать. Он плавал в толще мира, и слышал его голоса, странные и далекие. Он редко понимал, что говорят люди. Лишь узнавал смутные очертания, плывущие над ним. Больше ничего.»

Но иногда, плавая лицом вверх в своей подводной пещере, он вспоминал, и яркая вспышка хлестала его, как лезвие меча, и воды раскрывались, а лицо его рвалось к воздуху, он жадно глотал этот воздух, а в ночи вокруг лежали на воде звезды. Он поддевал их задранными ногами. Он весь был в звездных узорах.

Вода лила с его лица, волосы струились назад. Он больше не умирал. Она здесь. Она вернулась.