Сергей Юхин - Операция выбор Ы!

И мне стало страшно…

Я стоял перед входом в студию, прислонившись плечом к стене и, набирал поочередно на телефоне номера Люси, отца, Андрюхи, Таньки, Гали, всех, чья сила мне была нужна, но абоненты не отвечали, или находились вне зоны досягаемости, или мобильный оператор плохо выполнял свои обязанности, или еще что-то малопонятное творилось на свете. Может, растаявшие ледники Антарктиды затопили уже весь мир, а я ничего не знаю, стою в длинном коридоре под тусклой вывеской «ТИХО! Прямой эфир/on air» и нажимаю бесполезные цифры на сенсорном дисплее. Мимо шли знакомые и малознакомые люди, здоровались, заполняли трибуну студии, выполненную в виде амфитеатра, разделенного на цветные секторы, прихорашивались под яркими белыми лампами освещения, шептались, проплыл Шеф, на ходу похлопав меня по спине.

— Все под контролем? Неожиданностей не будет? — он равнодушно посмотрел на меня, уверенный в собственной неприкосновенности.

— Все под контролем, — я отключил телефон и направился занимать место в своем секторе.

Ведущий программы давал последние инструкции представителям партий, уточнял очередность выступлений, регламент и покрикивал на осветителей. Мне показалось, что ведущий в том же самом костюме, что и в день, когда я первый раз увидел передачу «Операция выбор „Ы“» по телевизору, раздавленный революцией, сидя по ту сторону экрана. Нет, конечно, не в том же костюме. Да и не важно, в каком. И не важно, что потолстел он, и стал самоуверенным. Теперь я здесь. И мне выступать пятым, и в списке партии на предстоящих выборах я второй, сразу после Шефа. Меня ждет Верховный Совет Крыма. Это немыслимый успех, который не был предусмотрен Планом. И не важно, в каком костюме ведущий. Андрюху я подтяну, он упорно и честно работал все это время. И у меня красивая любимая жена. У меня красивая любовница. На днях я куплю машину, которую хочу. Совершенно не важно, в каком костюме ведущий, не важно, что кто-то не достигнет финиша, я уже здесь.

— Одна минута до эфира! Выключите, пожалуйста, ваши мобильные телефоны.

Эту передачу смотрят десятки тысяч людей. Меня уже много раз показывали по телевизору, но именно эта студия вызывала во мне мистическое волнение. Именно с нее все началось.

— Тридцать секунд до эфира!

Андрюха прилетел из Москвы и устроился возле телевизора с большой чашкой чая. Люся нервно курит, включив «ящик» на полную громкость. Моня в штабе проверяет работоспособность видеомагнитофона к записи. Галя не пришла. Таньке все равно, она такие программы не смотрит. Сане все равно.

— Внимание! Десять секунд до эфира! Девять, восемь, семь…

Я повернул голову на право и встретился взглядом с Шефом. Внезапно, с его лица сползла штатная улыбка, и он медленно покачал головой, словно разочарованный и презрительно поджал губы.

— Мы в эфире!

Я отвернулся от Шефа и высоко поднял руку над головой. Пока ведущий приветствовал телезрителей и объявлял участников передачи, раздраженно поглядывая в мою сторону, я держал руку, пока обрисовывал политическую ситуацию в стране, я держал руку, пока повторял правила и очередность выступлений, обращаясь исключительно ко мне, я держал руку. Одна из телекамер придвинулась и стала работать на меня. Деваться ведущему было некуда. Он знал, что я выступаю пятым. Он знал, что я отдаю себе отчет в том, что делаю. Он знал, что я все равно скажу, то, что хочу. И он решил от меня отделаться.

— Я вижу, что Сергей Лужин, представитель УУПП, не согласен со сценарием. И зная его непримиримый характер, закаленный на площадях, могу предположить, что он будет держать руку, пока не подойдет его очередь выступать. Предлагаю — избавить его от мучений и дать слово вне очереди, но, вместо положенной минуты, предоставить ему тридцать секунд. Все согласны?

По студии прокатились смешки и шорох.

— Господин Лужин, вы согласны?

Я молча держал вытянутую руку над головой.

— Согласен, — ответил за меня ведущий и сделал несколько шагов в сторону нашего сектора. Над ним ожил «кран» с камерой, которая фиксировала происходящее с верхней точки, то приближаясь, то отдаляясь. Пока он, спокойный и успешный, с камерой над головой, залитый ровным, как в операционной, светом, делал эти несколько шагов, протягивал мне микрофон — еще было время спасти План. Пока я поднимался с трибуны и опускал затекшую руку — было время. Пока я не начал говорить — это время еще было. Ослепленный прожекторами, как заяц, попавший в яркий коридор от фар, я побежал от несущейся на меня механической груды железа. На обочину прыгай, дурачок! На обочину! Отсидишься в густой люцерне, сердце успокоится, придут веселые зайчихи — отогреешь душу и, все будет по-прежнему, до следующего неловкого перехода через автостраду. Нет, План не спасти. Я медленно вдохнул, как обычно, перед выступлением, выпуская из себя все лишнее, чтобы не путать то, что я сам хотел, от того, что меня заставляют делать.